высокого:
— Василий Иванович, можно тебя на минуточку?
Вдвоем они отошли и встали у крыльца дома, совсем рядом с нами, не видя нас.
— Василий Иванович, — заговорил маленький, худенький торопливо, взволнованно, голосом, срывающимся от волнения, — может, бросить все к чорту? Ох, напрасно ты доверяешь Арефьеву, что-то молчит он, молчит. Нехороший он человек — Арефьев. Вот увидишь, он, чего доброго, предать может. Приедем на аэродром, а он донесет. А, знаешь, они по военному времени и расстрелять могут. Очень просто. Есть такие законы.
Слова наскакивали одно на другое, сыпались без конца, ему нужно было все говорить и говорить, он, наверное, измучился один там в кузове, когда некому было взволнованно и тревожно шептать на ухо.
— Ерунда все это, товарищ Крутиков, — сказал Василий Иванович недовольно и неторопливо, — не волнуйтесь. Сейчас машину починят, и поедем.
— И потом еще, знаешь, Василий Иванович, — продолжал Крутиков, — я вот о чем думал: ну, хорошо, если троих не возьмут, — мы шофера оставим. В конце концов — чорт с ним, машины у нас там все равно не будет. Ну, а если только одно место? Ты меня ведь не бросишь, Василий Иванович? Ведь ты понимаешь, как это неблагородно. Потом касса-то у меня, а деньги, знаешь, как там пригодиться могут. Там, в тылу, только и смотрят, есть деньги или нет. Потом ко мне, как к ответственному работнику, будет больше доверия. Я тебя рекомендовать могу. Не бросишь, скажи?
— Да перестаньте вы, товарищ Крутиков, — сказал Василий Иванович, — что вы, правда, все нехорошее думаете? — Он хотел отойти, но Крутиков удержал его за рукав и опять заговорил быстро, быстро.
— Ну, а все-таки, если только одно место, ведь может же быть? Ну, не буду, не буду. И потом, слушай, что, если просто не захотят взять, скажут: нет, и все тут? Как тогда будем, Василий Иванович, а?
Снова Василий Иванович отмахнулся.
— Я же говорил вам, товарищ Крутиков, что на аэродроме буфетчик свой человек. Мы ему презентуем килограммчиков пять маслица, сахарку полпудика, того, сего, можете быть спокойны, — сведет, с кем надо, и все устроит.
Он говорил с Крутиковым снисходительно небрежно, голосом человека, от которого все зависит, и странно было поэтому слышать заискивающий, жалкий тон, которым он же обратился к шоферу:
— Ну, как там, Арефьев, а? Скоро, голубчик?
И шофер, силою обстоятельств ставший сейчас самым важным из всех троих, пробурчал что-то неразборчиво, что можно было понять, как «скоро кончу», а можно было понять и как «отстаньте вы от меня».
— Слушай, — заговорил Крутиков, — ты знаешь, я тебе забыл сказать: если мы в Свердловск попадем; у меня в Свердловске связи большие, а если в Чкалов попадем, там у меня тоже связи, о, брат, ты не бойся, придем к большому начальнику, а он сразу: «Ба, Крутиков, здравствуй, брат!»
Шофер опустил крышку и сел в кабинку. Василий Иванович шагнул к машине, и Крутиков засеменил за ним.
— А водочки ты сколько взял, — спрашивал он заискивающе и нервно, — хватит, а? Ну, хорошо, хорошо, я ведь так только. Ты так и скажи летчикам: мол, пожалуйте, мы, мол, веселые люди, у нас, мол, и водочка, и сальце, и сладенькое, если кто любит.
Мотор заработал. Они пошли к машине, и вдруг неожиданно за ними шагнул Николай.
— Стойте, — сказал он, — стойте, слышите!
Фонарик погас, наступила полная тишина.
— И-и-и! — завизжал тоненьким голоском Крутиков, потом я услышал крик, — кажется, это кричал Василий Иванович, какая-то возня началась в темноте, потом заревел мотор, машина с ходу рванула и быстро помчалась, дребезжа и грохоча по мостовой. Шум ее затихал вдали.
— Коля, — крикнул я, — Коля! — Страх был в моем голосе.
— Да, Леша, я здесь, — услышал я.
— Коля, где ты?
Жужжа и воя, пролетел снаряд, разорвался неподалеку и осветил улицу белесым и мертвым светом. Я увидел Николая, — он медленно поднимался с земли.
— Коля, — я подбежал к нему, — тебя здорово ударили?
Он засмеялся невеселым смехом.
— Сам виноват, — сказал он, — сунулся, как дурак.
Я взял его под руку. Он шел неуверенно, чуть пошатываясь. У крыльца он сказал мне:
— Не надо дома рассказывать. Скажем просто — ходили смотрели и ничего не видели.
С этим мы вошли в дом, и Коля рассказал, что споткнулся и здорово полетел на углу. На виске у него действительно была ссадина. Ольга хотела смазать ее иодом, но Николай сказал, что не стоит, что обойдется и так.
Наши сидели попрежнему вокруг стола, ждали нас. Нам наложили картошки, и мы стали есть, и снова у меня появилось странное чувство, что я на маленьком островке или на корабле, летящем сквозь межпланетное пространство, и что за стенами нашего дома первозданный хаос, — абсолютная темнота, холод. Я даже поежился, — будто пришел с мороза, хотя на самом деле на улице было тепло.
В дверь громко и отчетливо постучали. Все вздрогнули. Отец сказал:
— Леша, пойди открой.
Я вышел в переднюю и только отодвинул засов, как сразу же дверь распахнули снаружи.
— Отец у вас? — спросили меня. Я узнал голос Семена — сверстника моего, сына дяди Саши.
Он не дождался моего ответа, пробежал мимо меня в столовую. Я вошел следом за ним. Все сидели, не двигаясь, и никто ни о чем его не спросил. Сейчас, в светлой комнате, я увидел: одежда на нем была изорвана, волосы встрепаны, а в глазах было такое, что мне стало страшно. Он стоял, опустив голову, исподлобья глядя на дядю Сашу. А дядя Саша медленно поднялся со стула. Он задыхался.
— Ну? — спросил он.
Семен молчал.
— Ну? — повторил дядя Саша.
Семен еще ниже опустил голову и отвел от отца глаза.
— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал он.
— Ну? — в третий раз спросил дядя Саша. — Что ты молчишь? Живы?
Семен молчал. Все мы смотрели на него не отрываясь. Он еще ниже опустил голову.
— Плохо, отец, — сказал он хриплым голосом.
— Все? — спросил дядя Саша.
— Плохо, отец, — повторил Семен.
Дядя Саша провел рукой по лицу.
— А ты как же? — спросил он сдавленным голосом. — Ты почему здесь? Бежал? Оставил одних?
Семен поднял голову и посмотрел на отца.
— Я за тобой, — сказал он.
— Да, да, — заговорил дядя Саша, — конечно же, я иду, вот сейчас соберусь только и иду.
Немного пошатываясь, неловко переступая с ноги на ноту, он пошел к вешалке.
— Вот я сейчас буду готов, — бормотал он, отыскивая фуражку, — вот куртку надену — и все.
Мать встала и подошла к нему.
— Куда ты пойдешь сейчас, Саша? — спросила она мягко. — Подожди до утра.
— Вот
