— Не мог бы ты… — начала было.
— Детская, — раздалось из кухни.
Дорогу я помнила, втайне радуясь, что к детской примыкает ванная.
— Помочь? — через пару минут отвлёк меня он, показавшись в проёме.
Я покачала головой и взяла на руки дочь, любуясь самой недовольной моськой на свете. Кое-кто хотел кушать и планировал показать мне это единственным доступным ей способом — рёвом.
— Нам всё же придётся спуститься в ту квартиру — мне нужна смесь, — с просьбой оглядела улыбающегося Артёма.
— Я, знаешь ли, крайне предусмотрителен, Васенька, — двинулся по коридору он, вынуждая идти за ним и меня, — если я заморочился с приобретением памперсов всех размеров, то у меня нет набора смесей по возрастам?
Я прыснула.
— У них есть срок годности, — напомнила ему, входя на кухню, — половина из них испортится, не успеет Соня сказать своё фирменное «Агу».
Артём снисходительно оглядел меня.
— Каламбурщика и юмористка, — прокомментировали моё поведение, — выбирай, — он открыл дальний шкаф у окна.
Он пожал плечами.
— Как переехал, — похожий на правду ответ.
Глава 6
Спрашивать дальше я не стала — и так всё было ясно. Смесь приготовила быстро, впервые за всё время делая это не механически привычно на своей кухне, а путаясь на этой.
Однако, стоило мне сесть на кухонный стул, как ловким движением рук у меня забрали дочь, уместив её на своих руках под нужным углом и начав кормить. Соня хмуро оглядела новое лицо, но впилась губами в соску, и начала пить, не отводя взгляда. Выглядели они вместе очень странно — словно из двух моих разных жизней, неожиданно встретившихся в самый странный момент.
— Ешь, — кивнули мне на пластиковый контейнер.
Я молча взяла ложку и, не отрывая взгляда от дочери, приступила к еде. В сердце было убедительное чувство, что сейчас что-то произойдет.
Через пару минут малышка срыгнула, введя Тёму в лёгкий ступор, и я с довольной улыбкой забрала её, даже успев ранее прибраться на столе.
— Скорость поглощения тобою пищи… пугает, — нехотя отдал мою дочь он.
— Я привыкла делать это с ней на руках, — ответила ему, уже шагая вслед за ним в гостиную.
Тёма понятливо кивнул, нагло занял желанное мною кресло и похлопал себя по коленке. Я мотнула головой. Он притянул меня руками, когда я уже падала на соседнее кресло — кажется, он понял, что сопротивления от меня ждать не стоит.
— Так теплее, — пояснил он, кладя мою голову себе на плечо и смотря на цеплючую ручку ребенка на моей груди.
К слову, в его квартире было очень тепло. Но я все же расслабилась, коря себя мысленно, пусть и не так активно, как должна была бы.
— Я могу включить «радионяню». Положишь её в детской, — шепнул на ухо он.
По шее прошла волна мурашек.
— Она так не заснет, — ответила ему.
И остановила свой взгляд на карих глазках, с интересом разглядывающих меня. Точнее — меня в объятьях того, с кем она меня видеть не должна. На его месте должен быть её папа. Однако он даже в роддоме не взял её на руки, не то чтобы после. Объяснял он это тем, что не хочет навредить.
Мы сидели молча больше получаса. Думая каждый о своём, в тишине и без чьих-либо криков на фоне. Без шумной компании, нетрезвых мужчин и стояния половину ночи у продувающего спину окна.
— Уснула, — вывел меня из полусна Артём.
Соню держал уже он, точнее мои руки, которыми я её обнимала. Поддержка, о которой я мечтала весь прошлый год, когда некому было просто сказать мне, что всё это закончится, что всё вновь станет хорошо.
— Я отнесу, — тихо добавил он.
А я кивнула. В первый раз доверяя ему так, словно я могла это всегда.
— Установил няню, — вернувшись сказал он.
В его руках был маленький белый радиоприемник, который он поставил на стол рядом с качалкой. А после подошёл ко мне, лежащей на кресле, и наклонился.
— Идём спатки, Вась, — его руки коснулись моих плеч.
— Я буду здесь, — шепнула ему сонно.
Он непримиримо и недовольно выдохнул.
— Вась, давай без…
— С тобой, — добавила я.
Затем встала, дошагала до выключателя света, щёлкнула им и вернулась к Тёме.
— Вась, — прозвучало как-то предупреждающе.
Я взяла его руку в свою.
— Лучше жалеть о том, что сделал, чем не сделал, — шёпот в ткань его рабочей рубашки на груди.
Лоб ткнулся в воротничок, макушка в его подбородок, а глаза закрылись сами собой.
— Не жалей совсем, — поправил он меня.
После чего поднял мою голову за подбородок и легонько коснулся моих губ своими. Я ответила, не желая умерить трепещущее сердце. Его руки скользнули вниз по плечам, рукам, бёдрам, чтобы рывком подтянуть меня и посадить на него сверху, одновременно повышая силу и напор поцелуев. Руки прошлись по его плечам вверх, заняли место на шее и замерли. Живот стянуло в тяжёлый предвкушающий узел. Спина коснулась дивана.
Я провалилась под лед.
И я была виновата в этом сама. Более того — я жаждала этого так, как, наверное, не жаждала никогда.
Первый стон, прикосновение. Дрожь, желание. Погружение, падение. Вознесение.
Я хотела бы замереть в этом моменте на всю жизнь, переживая его раз за разом или же оставаясь очень долго, однако ощущая себя свободной. Только сейчас и только так, предавая всех и себя в частности.
Горечь появилась даже раньше мыслей — я ещё лежала, прижатая к его быстро вздымающейся обнаженной груди, когда она пришла. Именно она заставила меня встать и пройти до ванны, игнорируя поднявшегося следом Артема.
— Останусь рядом с няней на всякий случай, — уголки его губ довольно изогнулись, — а ещё принесу тебе полотенце и что-нибудь из вещей.
Я кивнула, закусывая губу и убегая с помощью этой мелкой боли от мыслей. Вода позволила им прорваться.
Я поступила так, как предрекал мне Никита. Опустилась на самое дно ледяной реки, без возможности выплыть из-за новой наросшей корки льда на поверхности.
— Из подходящего только моя армейская футболка, — Тёма подал мне махровое полотенце и без зазрения совести остался рассматривать моё вытирание, — раньше ты её очень любила. Помочь? — вопрос был риторическим, потому что порожек душевой кабины он помог мне переступить, подав руку, даже без каких-либо слов, — ты никогда не была такой худой.
