дам, сидевших у ближнего к наблюдательному пункту Тени края стола.
Астралия не видела, кто говорит, портьера скрывала от нее эту часть комнаты. Но она вся превратилась в слух:
— Думаю, на желание Старика перестать быть повлияла смерь малышки Виолин. Говорят, он очень огорчился, узнав о трагедии.
— Нет, думаю, всему виной осень. С деревьев опадают листья, жизнь замирает… Ты сама знаешь, как это действует на «высоких», особенно на стариков…
— Все может быть…
Астралия простояла у притолоки до конца обеда, но больше ничего интересного не услышала. Когда гости стали подниматься из-за стола, она подхватила вазу с увядшими георгинами и заспешила на кухню. Конечно, ее сейчас погонят оттуда, хорошо, если она сумеет выкинуть цветы и подсунуть вазу посудомойке. В бальной зале есть еще десяток таких же увядших букетов — все будут уверены: во время обеда новая цветочница добросовестно занималась уборкой.
«И все-таки этот сыщик, как его… мастер Иванус… был прав. Нам надо где-нибудь встретиться», — решила девушка.
Глава 8
В полицейский экипаж набились впятером: Иван с мастером Оронтисом, пара дознавателей, которым было нужно в порт по каким-то своим делам, да потерпевший — хозяин рыбокоптильни, у которого обнесли сейф. Потерпевший был худ, но долговяз, согнулся в три погибели, упираясь коленями в противоположное сиденье. Молодых дознавателей звали Тарат Вар и Берголин Уор, они оба походили на полукровок — то ли гномы, то ли люди. Уши вроде человеческие, а комплекция — гномская, поперек себя шире. Уместились рядышком и зажали землянина в углу так, что он не мог вздохнуть.
— Слушай, новичок, ты, часом не из благородных? — поинтересовался Берголин, когда Иван невольно ругнулся, пытаясь втиснуться на сидение.
— С чего ты взял? — недовольно отозвался землянин.
— Да Красавчик на тебя всю волокиту с благородными спихнул. В «Лилиях» дело было ясное, как день: племянничек у тетки, какой-то леди из провинции, стянул футляр с драгоценностями и пытался свалить на горничную. Парень — оторви и выбрось, его отец из дома за пьянки-гулянки выгнал, чем живет — непонятно. И камешки, что он не успел продать, у него нашли. Но стоило предъявить ему обвинение, набежали крючкотворы, начали наводить мороки. Дескать, не по закону осмотр, не по закону доклад, улик нет, доказательств нет… Отец, видать, не хочет считаться родителем каторжника, вот и заплатил им, чтобы вину с парня снять. Мастер Манир давно отпуск просил, у его жены мать где-то в Речном крае живет, старушка совсем плоха, надо ее сюда перевезти, а он уже седьмицу из бумаг вылезти не может. Теперь тебе будут мозги ложками выедать.
— Вот засада! — вздохнул Иван, до которого дошло, что в местных процессуальных тонкостях он — ноль без палочки. — У нас на бумаги особо внимания не обращали, я их ненавижу.
Он пожал плечами, насколько это позволяла теснота в карете, и добавил:
— Придется найти сборник уложений или что-то вроде… Есть где его взять?
— У Пртона из архива спроси.
— Спрошу. А второе дело — там тоже крючкотворы лютуют?
— Нет, там вообще подозреваемого нет. И дело какое-то странное. Убитая — магичка из Академии. Все, что птиц такого полета касается, обычно сразу академики забирают. А тут вроде как сначала решили, что ее жених, командор флотский, пришиб. Да только у того свидетели нашлись, что он вообще в другом месте был. Хотя кто их, благородных, знает. Свидетель какой-то хиленький, такого и купить можно. Но академики почему-то дело себе пока не требуют.
В этот момент коляска остановилась на одном из перекрестков, и гномы чугунными шарами выкатились из нее на мостовую:
— Бывайте, парни! — крикнул им вслед «вопрошающий». — Если что — мы на рыбном рынке!
— Знаем! — помахал рукой Барголин. — Только мы до вечера в таможне, не ждите нас.
Иван, облегченно вздохнув, распрямил ноги и перебрался поближе к окну. Экипаж выехал на набережную, стали видны причалы и темные силуэты кораблей — десятки, если не сотни, мачты — как дремучий лес. Сыщик глубоко вдохнул сырой воздух, пахнущий солью и железом, и улыбнулся. Так сложилось, что за всю свою жизнь он лишь однажды был на море, да и то в глубоком детстве. Помнил он ту поездку смутно. Осталось лишь ощущение чего-то огромного, живого и почти разумного, с чем хотелось поговорить о самом главном. Теперь перед Иваном расстилалась серо-синяя громада — от кораблей до самого горизонта, тонущего в серебристой дымке.
— А у тебя и впрямь в предках были или ветродуи, или великаны, — задумчиво произнес мастер Оронтис.
— С чего это? — искренне удивился Иван.
— Да смотришь так…
Сыщик отвернулся от окна:
— У нас на юге кого только в предках нет. Все пришлые, в другой семье и не помнят, откуда их деды.
И, чтобы закрыть скользкую тему, обернулся к потерпевшему:
— Мастер… расскажите, пока мы едем, как вы обнаружили пропажу.
Рыбник изобразил на лице страдальческое выражение и промямлил:
— Я уже рассказывал… три раза рассказывал.
— Расскажите еще раз. По-простому, не под протокол.
— Ну, зашел в свою конторку… сейф открыт, денег нет…
— Э, не так. Когда зашел?
— Сегодня утром. Пришел на склад, пошел в конторку…
— Зачем? Почему в конторку?
Похоже, потерпевший был на грани истерики:
— А куда я еще должен был пойти? Я там весь день сижу. Там книги, сейф, деньги, туда клиенты приходят, закупщики из ресторанов. Мне ночных разделочниц рассчитать надо было! Куда я еще должен был пойти?
— Хорошо, проверим, — кивнул Иван, поняв, что еще чуть-чуть, и бедолага сорвется. — Все будет хорошо, вора найдем. А пока скажите: ночью кто-то на ваших складах бывает?
— Да… то есть нет… то есть… разделочницы — но они в цеху, в складе им делать нечего. Сторож — у ворот.
— Ладно, об этом потом. После какой склянки вы пришли в конторку?
— Шестая миновала. Я всегда рано открываю. Рыбаки приходят с ночного лова, сдают рыбу. Правда, сейчас — шторм, никто в море не выходит, так что на разделку берем со льда.
— Хорошо! — снова кивнул Иван. — А кого видели около своей конторки?
— Никого… Кому там быть? Магазин закрыт, так что на склад никому не надо.
— А вообще утром? Не дома, а когда в свою коптильню пришли?
— Сторожа, конечно. Он на месте был, как положено, у ворот, в сторожке. Бабы на разделке ночью работают, но я их сначала не видел. Вечером видел, урок дал и домой пошел. А, как пришел, не видел. Я в конторку пошел, а они — на разделке. Я туда не ходил. Думал:
