сумма для нас, просто огромная!
Пожав плечами, я полез за пазуху и, выудив оттуда деньги, отсчитал десять купюр по сто долларов. Показал их старейшине и опустил на стол перед ним. Тот с огромным удивлением смотрел на деньги, не в силах сказать и слова.
— Вот моя оплата за будущих солдат, и мне нужен для них командир, с боевым опытом и желательно учившийся в военном училище.
— Командира найдём, офицеров нет, — сказал старейшина, забирая мои деньги. — У нас нет военных инструкторов, и они отсюда не поедут в Африку. Тут тоже есть те, кто им платит. Это американцы. Я могу направить тебя, аль-Шафи, к своему родственнику в Читрале, а тот уже сведет тебя с инструкторами, но дальше действуй сам, если сможешь договориться. Их надо искать у себя. А вообще, нам очень нужны лекари. На той стороне гор живут наши братья, они тоже, бывает, воюют и подчас на обеих сторонах. Если ты подождёшь здесь месяц и поможешь нам их лечить и строить наши дома, то с тобой уедут многие, кому нужны деньги и приключения.
— Хорошо. Я понял тебя, старейшина. Я останусь на это время и буду помогать. Мне нужны солдаты, ради этого я буду здесь.
На том разговор и окончился.
Мне определили место в селении, где я мог жить, и место, где я мог лечить. Конечно, это были самые лучшие дома, сохранившиеся после селя. И потянулись дни, занятые лечением и помощью в строительстве. Где-то дней через десять, гуляя по окрестным горам, я обнаружил местное кладбище, и мало того, что оно явно не было мусульманским, так ещё и вообще не похожим ни на одно другое.
Я уже догадывался, что ислам сюда проник довольно поздно и не пустил свои корни достаточно глубоко, точнее, вообще не пустил — так, одна видимость. Поэтому и женщины хоть и ходили в длинных одеждах и платках, но одежды имелись только разноцветные, а платки, покрывающие их головы, совсем не походили на хиджаб, да и паранджу тут отродясь не носили.
В общем, на склоне горы среди редких деревьев прямо под открытым небом лежали деревянные гробы. Наткнувшись на них, я опешил, развернулся и пошёл наводить справки о находке. Реальность оказалась достаточно прозаической, и ничего удивительного здесь не было. Местные традиции, так сказать. А говорили они о чём? О том, что они — язычники до сих пор, и культ Змееголового может здесь прижиться, ну, если не здесь, то у калашей (так называется одно из племён драдов).
В один из дней в селение привезли необычного раненого, который, как оказалось, и должен был стать командиром всей этой богадельни, планирующей уехать со мной. Им оказался молодой мужчина лет двадцати пяти с тёмно-рыжими волосами, но со смуглой кожей. Правда, глаза у него оказались серыми, но всё равно сам тип его лица шокировал меня, как негра и как русского, сознающего то, что он находится в Пакистане, а не где-нибудь в Ирландии.
У мужчины оказалось очень сложное ранение в живот, и вообще, как его смогли привести живым — осталось для меня неясным. Но привезли же? И это радовало. Звали его Саид. Узнав имя, я усмехнулся про себя: Саид и его команда получается.
Как выяснилось, родственников у него не осталось, все по разным причинам погибли. К тому же он воевал в отряде самообороны на стороне Афганистана. Довезти его до Кабула оказалось ещё сложнее, чем привезти сюда. Обстоятельством его ранения я не интересовался.
Раненого отнесли в специальный дом, где жили все, кого не смогли отправить в больницу. Раненый был плох, моё лечение и отвары не помогали ему, точнее, облегчали его муки, но саму проблему не устраняли.
Судя по характеру ранений, они могла быть от гранаты или снаряда, ну да не суть. Чтобы спасти его, нужно применять «Солнце жизни», но снадобья имелось очень мало и просто так, да ещё без мистики, применять его совсем не хотелось. Должен же я иметь с этого профит какой?
Со мной уже к этому времени собирался ехать с десяток бойцов — всё равно мало очень. Что мне того десятка? Но спасать нужно, и я пошёл к старейшине. Его звали Чигран.
— Я слушаю тебя, аль-Шафи.
Это имя я назвал почти сразу, так как привык уже, что оно тут наиболее удобным будет не только для меня, но и для всех. А Мамбой всем подряд представляться, или пуще того, Бинго — так себе удовольствие. Да и зачем?
— Я пришёл к тебе, старейшина, не с самыми радостными вестями. Ты видишь, что я уже многих вылечил и многих спас благодаря своим умениям. И помощь твоих людей тоже была кстати. А ещё и лекарства, что я смог тут сделать сам. Но я не всесилен.
— Я вижу это, аль-Шафи, и мы тоже выполняем свои условия, находя тебе солдат, достойных воевать на чужбине.
— Спасибо, уважаемый, но сейчас я бы хотел спросить тебя, насколько тебе нужен этот раненый по имени Саид?
Старейшина, выслушав, задумался и после длинной паузы, наконец, ответил.
— Мы своих не бросаем в беде. У него погибла вся семья в войне. Жили они в Джелалабаде, но там становилось всё хуже и хуже, и вот, наконец, они решили оттуда уехать к своим истокам, но не успели. Один Саид и выжил и стал мстить пуштунам. Долго это продолжаться не могло, его отряд подловили и разгромили. И вот он теперь с нами.
— Понятно. Дело в том, что я бессилен что-либо предпринять. Ранение у него слишком тяжёлое. Он потерял много крови, и началось нагноение. Организм Саида с ним борется, но… Ему нужно более сильное лекарство, которого у меня нет. Он ещё проживёт немного, но участь его предрешена.
— То есть, ты не сможешь его спасти?
— Нет, — покачал я головой.
— Но ты же не просто так пришёл ко мне, чтобы сообщить об этом? Ты бы боролся за его жизнь, в чём я нисколько не сомневаюсь, а потом просто сообщил, что — всё, и объяснил, почему. Я вижу это так, или у тебя всё же есть решение?
Теперь уже я помолчал, внимательно глядя на огонь, что еле теплился в очаге. По ночам в горах ещё было прохладно, и огонь поддерживали, прогревая свои жилища.
— Ну что же, у меня есть одно решение, но боюсь, что вы на него не согласитесь.
— Говори, аль-Шафи. Я многое в своей жизни слышал, ты ничем меня не удивишь.
— Хорошо. Для
