думал. И почему эта мысль пришла мне в голову?
С другой стороны, Слоун сама не заикалась о браке. Не уверен даже, что она согласится… а вот если залетит, то никуда не денется. Хотя она пьет противозачаточные чаще, чем мне отсасывают. И каждый раз заставляет надевать презик.
Впрочем, с резинками тоже разобраться недолго.
Я ведь еще не пежил ее без защиты. Нет, она позволяла мне входить без резины, но ненадолго, и кончать я в нее не кончал.
Воображаю, как сую свой член в ее влажную, теплую киску, как сливаю в нее, и нас при этом ничего не разделяет. Ощущения чистые, не притупленные… Я со стоном дрочу еще яростней.
Ох бля, заебись. Смотрю на Слоун, представляю, как вставил ей… Черт, мне надо к ней прикоснуться. Придвигаюсь поближе и беру ее сосок в рот. Обычно стараюсь не будить Слоун, но ей не впервой проснуться, пока я дрочу на нее.
Языком ласкаю сосок, медленно лижу его по кругу. Слоун во сне потягивается и начинает постанывать. Мне нравится, что она еще не проснулась. Интересно, успеет она кончить, не открывая глаз?
Снова обхватываю сосок губами и нежно посасываю. Он моментально твердеет.
– М-м-м, – задыхаясь, сонно стонет Слоун. – Картер…
От неожиданности я даже сосок прикусываю.
Че, блядь, она сказала?
Вскочив, я смотрю на Слоун и выпускаю из руки член: он увял, стоило мне услышать это имя.
Какого хера?
Какого.
Хера?
В груди больно. Будто ударили. Кирпичом запустили. Придавили целым, мать его, домом.
Слоун, еще сонная, прикрывает сиськи футболкой.
Я спешу схватить ее за горло, не давая очухаться.
Слоун смотрит на меня, вытаращив от страха глаза. Правильно, страшно – вот так проснуться, а твой парень душит тебя. Но ее испуг – фигня по сравнению с моими чувствами.
– Ты с ним трахаешься?
Мне кое-как удается сказать это тихо, не выкрикнуть. Голос мой звучит ровно и холодно, но сам я едва сдерживаюсь. Хотя горло Слоун сжал не сильно.
Пока что.
Слоун может говорить, но молчит. Эта шлюха ебучая смотрит на меня так, будто ее спалили.
– Ты трахаешься с Картером? Он совал тебе?
Она тут же принимается мотать головой. Упершись ладонями в матрас, прижимается к спинке кровати.
– О чем ты вообще? Нет. Конечно нет. Боже мой, нет!
Смотрит на меня как на ебанутого. Очень убедительно.
Мать моя тоже врала убедительно. И куда это ее завело?
Я сжимаю ее горло сильнее. Лицо Слоун медленно наливается краской, она кривится, комкая в кулачках простыню. В глазах появляются слезы.
Хорошо, что отец научил не верить бабьим слезам.
Я придвигаюсь к ней вплотную, вглядываюсь в ее сраное лицо: в глаза, губы.
– Ты только что назвала его имя, Слоун. Я тебе сиськи обсасывал, ублажал тебя, а ты прошептала имя этого гондона. Сказала «Картер».
Слоун мотает головой. Мотает горячо, будто твердо уверена в своей правоте. Я чуть ослабляю хватку, чтобы она могла говорить, и она, резко втянув ртом воздух, выпаливает:
– Не звала я Картера, дебил конченый! Я просто не договорила, хотела сказать «как ты нежен». Я не спала, чувствовала, что ты меня целуешь.
Пристально смотрю на нее.
Обдумываю услышанное.
Жду, пока ее слова растворят боль в груди, чтобы стало легче дышать.
Медленно убираю руку от ее горла, глажу по шее.
Бля. Вот же я параноик.
С чего вообще взял, что в постели со мной она мечтает о другом парне? Она же не изменит мне. Не посмеет. У нее больше никого нет.
Надо убрать Слоун из этого дома. Подальше от моей толпы. Взять ее в жены. И завести малыша. Поселить в доме, где будем только мы с ней и никаких посторонних, чтобы я, сука, не ревновал попусту.
Слоун тем временем снимает футболку и, бросив ее на пол, толкает меня к изголовью кровати. Садится сверху.
У меня сразу встает.
Она прижимается ко мне грудью, отдается. Я беру в рот сосок и принимаюсь сосать, жестко. Чтобы сиськи потом еще целый день болели.
Слоун запускает руки мне в волосы, прижимает к себе и стонет. Называет мое имя. Она говорит: «Эйса».
Трижды.
Называет мое имя.
Просунув руки ей под ляжки, я приподнимаю ее и усаживаю себе на хуй. Полностью погружаюсь в нее. Так глубоко я еще не входил. Боже, да, заебись! Мне самому лучше, когда не злюсь на нее.
Злиться на нее мне не нравится.
– Ты моя, Слоун, – говорю, скользя губами по ее шее, к ее губам.
– Твоя, Эйса, – шепчет Слоун.
Запускаю язык ей в рот, и она стонет. Потом отстраняюсь и, правой рукой ухватив снова за горло, левой направляю движение бедер: вверх-вниз. Слоун чуть морщится, когда я сжимаю хватку на горле. А вдруг я и первый раз больно ей сделал? Отняв руку, вижу следы: даже синяки небольшие остались.
Твою мать. Я правда сделал ей больно. Больнее, чем собирался.
Приношу ей молчаливые извинения: нежно целую в шею. Потом заглядываю в глаза.
– Я хочу на тебе жениться, Слоун. Чтобы ты навсегда была моей.
Сперва она ничего не говорит, просто вдруг замирает, напрягшись всем телом.
– Что? – дрожащим голосом спрашивает она.
Бля, я что, предложение сделал? Офигеть!
Я широко улыбаюсь и глажу Слоун по спине, хватаю за зад.
– Выходи, говорю, за меня. Будь моей женой.
Приподнимаю ее, укладываю на спину и снова проникаю внутрь. Упиваюсь тем, что на мне нет резинки. Двигаюсь взад-вперед, наслаждаюсь новыми ощущениями, а она безмолвно взирает на меня снизу вверх.
– Пока будешь на учебе сегодня, куплю тебе колечко. Самое большое, какое найду. Ты, главное, соглашайся.
У нее из глаза скатывается слезинка, и тут я понимаю, что она в натуре меня любит. Расплакалась от одной мысли провести со мной жизнь.
Между толчками, глядя ей в полные слез глаза, говорю:
– Я люблю тебя, Слоун. Охуенно люблю. Соглашайся.
Вот-вот кончу. Кончу в нее. Испытаю с ней то, чего мы вместе еще не испытывали. Я целую Слоун в висок и со стоном говорю на ухо:
– Соглашайся, малыш.
И наконец она тихонечко произносит: «Я согласна».
Меня от этого распирает такое счастье, что еще один толчок, и я кончаю. Внутрь своей невесты.
Она шумно вдыхает, и все, больше ни звука. Проходят мгновения, я все еще лежу на ней, подрагивая, а Слоун так и молчит. Походу, сильно я ее потряс. Она не ждала от меня предложения, особенно посреди ночи. Или утра? Хер проссышь, который час на дворе.
Я целую Слоун и
