class="p1">Архитектура театра необычная для классических зданий, в Питере все другое. Несколько коробок, стоящих друг на друге, скошенные углы и откровенно свисающий козырек. А зал традиционным амфитеатром, видно очень хорошо.
Спектакль начался знакомыми до слез земными мелодиями, украинскими, кажется. Ну да, это же Гоголь!
И вдруг на сцену вышла Санечка! Оказывается, и она очень красивая, очень нежная, совершенно не понимающая, что кузнец Вакула — ее пара. Эх, как же она так!
Истинная пара очень важна, особенно для оборотней и драконов, отец рассказывал. Сам он не встретил свою пару, но признался, что мои мама и папа нашли друг друга в разных мирах, так бывает. Дети таких родителей, как правило, очень одаренные, родственники сильно заинтересованы в этих союзах. Правда, не вижу, чем я там особо одарена, как у всех пока.
Иногда способности открываются при сильном потрясении, происходит спонтанная инициация. Но чаще инициацию проводит наставник, тогда не бывает осложнений. Особенно уязвимы как раз оборотни, это связано с ипостасью.
А тут обычные люди, не маги, простое украинское село, но как Гоголь понял все про истинные пары, удивительно!
Наверное, роли играют преподаватели и студенты, как-то я не сильно поинтересовалась. Но не знала, что знакомые будут играть. Просто передали билеты, мы и пошли в театр, не особо задумываясь. Сэнсэй сказал, наверное, сюрприз.
Кузнец Вакула так мучается, я сразу забыла знакомый сюжет и смотрела, затаив дыхание. Насмешил до слез черт, сколько озорства, выдумки!
Ректора сразу не узнала, да и не ожидала, просто почувствовала. Когда он наклонился к Солохе, погас свет, актеров едва видно. Я шепнула магистру Шону: "Надо же, какая накладка, обидно". "Какая накладка" — он не понял. "Да что свет на сцене погас!" "Нет, все в порядке", успокоил он. Я удивилась, но перед самым спектаклем магистр говорил, что смотрел уже, может, так и надо. Но тут стало происходить странное, мне кажется, это уже совсем не по действию.
Ректор раздевался, снял с себя зипун, стал разматывать кушак, и все заволокло черным туманом. У меня резко заболела спина, такой режущей боли и не помню. Пощупала спинку кресла — гвоздь там, что ли. "Лера-а, ты что кру-утишься", голос Шона доносился волнами, то басом, то дискантом ребенка. Голову разрывало, уже не могла смотреть на сцену, а такой хороший спектакль. Ректор обнял страстно Солоху, сверкнула молния на весь театр, сцену охватил пожар, я закричала, и меня выкинуло куда-то.
Наверное, это опять покушение, подумала я, но сознание не теряла. Небо почернело, что это за мир такой ужасный. Сверкали звезды, кружились, увеличивались и уменьшались. И вдруг поняла, что лечу. В лицо бил ветер, внизу танцевали скалы. Надо остановиться, надо остановиться и понять, где я, где похитители, как я лечу, или это мне кажется. Посмотрела на скалы, вниз и внезапно увидела свои руки.
Отец берег мои руки, я занималась музыкой. И никогда не просил выполнить тяжелую или очень грязную работу. В нашей маленькой избушке стоял довольно большой инструмент, пианино известной немецкой фирмы. Собственно, это и был единственный у нас ценный предмет. Как его везли и как потом настраивали… даже вспоминать не хочу. Но каждый вечер играла, сколько хватало сил после бесконечных тренировок. Отец сидел в плетеном креслице, которое сделал сам, слушал, прикрыв глаза рукой. Я знала, это пьесы его любимых композиторов.
На моих длинных, изнеженных пальцах пианистки сверкали когти. Они не были массивными или тяжелыми, но даже на вид казались очень острыми. Попыталась сжать кулак, очень осторожно, но руки совершенно замерзли.
Хорошо, будем рассуждать логически. Я не понимаю как, но… лечу. И никого нет рядом. Если бы мне исполнилось хотя бы 18–20 лет, то подумала, что появилась ипостась. Но не на пятнадцатом же году! У оборотней, живущих в магических мирах, ипостась возможна в возрасте около ста лет, но и живут они до пятисот, и даже более. И развиваются заметно медленнее, примерно, раз в пять-шесть. По меркам мира, где я росла и формировалась, близка к совершеннолетию. И лет через пять могла бы и появиться ипостась. Год-два туда или обратно. А, может, меня выкрали, я испугалась и прошла инициация? И смогла от них улететь? Но я не пугалась, все же занимаюсь боевыми искусствами и знаю, что такое страх.
Что произошло в театре? Явное нападение. Значит, отвод глаз. Странно, направленного артефакта не почувствовала. И где тогда те, кто меня украл?
Получается, лечу совершенно одна, и совершенно неизвестно, где. И что можно сделать? Для начала приземлиться. И на мне ведь два браслета! Я совсем потеряла голову! Ну, правильно, окончательно стемнело, а вижу только свои когти, они светятся, и звезды. И как садиться? И куда? Надо попробовать как-то медленно спуститься. Ну почему я никогда не разглядывала, как летают птицы, а ведь мечтала летать! А теперь хочу на твердую землю, хочу сесть!
Крылья сложились, и я быстро понеслась вниз, воздух свистел. У самой поверхности умудрилась замедлиться и упала, врезалась больно, но сознания не потеряла. Даже спружинила чем-то. Надо какое-то укрытие. Зажечь свет.
Мне повезло с укрытием, случайно наткнулась. Пещера совсем маленькая, но я спокойно поместилась, не понимая своего размера. В пещере ничем не пахнет. Щелкнула пальцами, свет, заклятие совсем коротенькое, есть!
Так, не пещера, просто углубление, наверное, грот, ну и хорошо, сплела защиту входа, прицепила. Теперь, что я такое?
Скинула жакет, спина изодрана, на руках кожа гладкая, вроде моя, перьев нет. Расстегнула брючки формы — ноги мои. А почему когти?! Частичная трансформация? Зеркало бы, и раздеться, но не сумею сделать зеркало, надо рядом воду. Ладно, никого не испугаю, потянулась левой рукой к правому браслета — а браслета нет!
Как это?! Его же практически невозможно снять. Только очень сильный маг сможет, или маги Академии, знающие код активации для съема.
Нащупала левый браслет, он под иллюзией, но на месте. Ну вот, а я испугалась, глупая! А через полтора года отец возьмет свой браслет, настроенный на мой, и прекрасно меня вытащит.
Или мои косточки! Потому что просидеть тут полтора года я не смогу!
Уснула, глотая злые слезы, но сил сдерживаться уже не было.
Самый тяжелый был третий день. А ведь выросла в лесу и считала, что могу выжить практически в любой местности. Но хоть как-то привычной. Все, что тут росло, очень мало, было вытащено мною, размолото и съедено. Ни одного зверька не увидела. И птицы не летали. Голые скалы, грязь, злой ветер и явно надвигающиеся холода. Даже дождь не шел, и я страдала и от жажды,
