кладу в маленькую белую сумочку необходимые мелочи и обуваю белые мюли на тонких каблуках.
Спустившись вниз, сразу иду на кухню, где уже завтракает свекор.
– Доброе утро, папа!
– И тебе, Лейла, – отвечает он. – Соскучилась по родным?
Я только виновато улыбаюсь, не зная, как ответить, и пожимаю плечами. Вопрос-то с подвохом.
Наливаю себе кофе и, поблагодарив домработницу, которая ставит передо мной тарелку с овсянкой, украшенной ягодами, принимаюсь за еду. Когда я вчера пыталась ей помочь, она так отнекивалась, что я поняла – вмешиваться в ее работу не стоит. Но все равно как-то непривычно, что на кухне крутится чужой человек. Дома в основном готовила я, избавляя маму от лишних хлопот.
Тимур отказывается от завтрака, и мы вместе садимся в его машину, направляясь к моему отчему дому.
– В следующий раз садись спереди, – говорит он, бросая на меня взгляд в зеркало заднего вида.
– Это неприлично, – отнекиваюсь я.
Он только усмехается, но не возражает. Даже пары в возрасте не всегда едут в машине рядом друг с другом, не то, что молодые. Жена должна сидеть сзади. В Москве вряд ли следуют этому нелепому правилу, но тут у людей везде глаза и уши, а еще, они любят посудачить о чужих плохих манерах.
Когда мы сворачиваем на нашу улицу, сердце колотится, как бешеное. Несмотря на обиду на отца, я понимаю, что еще не скоро увижу семью, живя в другом городе, поэтому очень радуюсь, видя свой отчий дом.
Все встречают нас, как и положено в первый визит молодоженов – словно к ним пожаловали дорогие гости. Тимура сразу уводят за стол мужчины, а я остаюсь с мамой и другими родственницами на кухне.
– Ну, что Ляля, как тебе замужняя жизнь? – спрашивает моя кузина Алия, как только мама и тетя Азиза выходят.
Все оставшиеся – кузины более молодого возраста, которых нет нужды стесняться.
– Как и у всех, – неопределенно отвечаю я, накладывая себе в тарелку мамину халву.
Невольно вспоминается, как эту же халву мне присылала мать Мурада. Я так старалась не думать о нем в последние дни, но мысли всплывают сами собой. Мне все еще дико больно. Не могу даже думать, каково ему и что он чувствует после моего предательства.
– И никаких подробностей? – смеются девочки.
– Это не ваше дело.
– А Мира бы нам все-все рассказала. Какая ты зануда, Ляля!
Имя Самиры действует на меня, как тряпка на быка.
– Я – не она! Достали уже! Какое вам дело до моей жизни? Живите своей! Не фиг заглядывать в чужую постель!
– Ляля! – возмущенно ахает тетя Азиза, которую мы не заметили. – Что за выражения?
– По-другому и не скажешь! – вступается за меня мама, идущая прямо за ней. – Как вам не стыдно, девочки? Кто задает такие вопросы? Чтобы я больше подобного не слышала!
Естественно, все делают вид, что пристыжены, и больше не заговаривают на личные темы.
Я хотела отвести маму к себе в спальню, чтобы поговорить наедине, но к сожалению, такой возможности не предоставляется. Мы успеваем только обменяться парой слов, как приходит пора уезжать. Я не сдерживаю пары слезинок, обнимая маму, а потом с грустью смотрю на братьев и отца. Было бы неприлично обнимать их при всех, поэтому я только слабо взмахиваю рукой, прежде чем сесть в машину, до последнего провожая их взглядом.
А вечером, мы с Тимуром летим в Москву, продолжая этот молчаливый бойкот. Глядя в иллюминатор, я могу думать только о том, что окажусь наедине в незнакомом городе с этим непонятным мне мужчиной. Эта мысль тревожит и навевает грусть. Не успев взлететь, я уже начинаю скучать по своему городу и родным.
* * *
По прилету мы забираем машину Тимура с платной стоянки и едем домой. Оказывается, он живет практически в центре, из-за чего мы попадаем в небольшую пробку.
– Завтра с утра съездим в супермаркет, – говорит мне муж, нарушая неловкую тишину. – Дома ничего нет, но если хочешь, закажем доставку.
– Я не буду сегодня есть, – отвечаю ему. – Мне хватило ужина. Закажи на одного, если голоден.
Нас покормили в самолете, а время уже достаточно позднее. Единственное, чего мне хочется сейчас – это лечь спать.
Тимур не отвечает и мы едем дальше. Дорога из аэропорта занимает много времени, потому что город намного больше нашего, что кажется мне непривычным. Я бывала только в отелях Турции и Египта, куда мы ездили отдыхать с семьей раз в год, но практически ничего не видела, так как мои родители любители пассивного отдыха.
Внимательно оглядываюсь, когда подъезжаем к элитной (иначе это стильное здание не назовешь) многоэтажке, размышляя, насколько же богат на самом деле мой муж, раз может позволить себе жилье в таком месте. Про примерные цены на недвижимость в Москве, да еще и в центре, не знает только тупой, так что я невольно начинаю задаваться мыслью, что Булатовы сильно преуменьшают свое материальное состояние у нас на родине.
Машина у Тимура тоже намного роскошнее той, на которой он ездил дома. Я такого салона никогда не видела вживую, разве только в роликах в соц. сетях про жизнь богачей и их игрушек. Он кожаный, с большими сидениями кремового цвета и гарнитурой, значения которой я даже не знаю.
Припарковавшись на подземной стоянке, Тимур выходит из машины и начинает вытаскивать два моих чемодана и свою небольшую дорожную сумку, которые несет к лифту.
– Давай хоть сумку возьму, – предлагаю я, но он лишь отмахивается, без труда справляясь сам.
Мне очень некомфортно от его холодного отношения, и я непроизвольно сглатываю ком обиды. Не то, чтобы мне хотелось внимания, но по-человечески общаться и разговаривать разве трудно?
Зайдя в лифт, он нажимает на кнопку восьмого этажа. Я невольно рассматриваю себя в зеркальной стене, удивляясь тому, какой уставшей и обреченной кажусь со стороны. Очень жалкая картина.
Когда доезжаем до нужного этажа, я вижу, что на площадке три квартиры. Мы направляемся к самой дальней двери. Тимур поворачивает ключ и, открыв дверь, делает мне
