загадывалось, но вот поздравление с новым годом после двенадцатого удара звучали.
Первый раз Леонид Брежнев вышел в прямой эфир тридцать первого декабря семидесятого года без десяти двеннадцать. Речь его хоть и отдавала казённщиной, но была энергичной. Брежнев напомнил о конце восьмой «золотой» пятилетки – самой успешной в истории – и достижениях СССР. «Перевыполнены задания по выпуску промышленности, самый высокий урожай хлопка, первая колея на Луне проложена нашим луноходом», — отметил тогда Брежнев.
Светлое время...
И сейчас я невольно затаил дыхание, чтобы услышать речь генсека. Возможно, последнюю его новогоднюю речь на этом посту.
– Внимание, говорит и показывает Москва. Говорит и показывает Москва. Советское телевидение и радио передают новогоднее поздравление советскому народу генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева, – проговорил ясный голос диктора.
После этого на экране появился сам генеральный секретарь. На его груди поблескивали две звезды и орден. Он ещё не выглядел той развалюхой, о которой позже начнут слагать анекдоты. Скорее это был молодцеватого вида энергичный мужчина в самом расцвете лет. Он сквозь очки смотрел с камер в глаза миллионов советских людей и вещал:
– Дорогие товарищи, друзья! Центральный Комитет партии и советское правительство уверены, что и в новом, тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, когда нам предстоит решать не менее сложные и ответственные задачи по развитию страны, советские люди, беззаветно преданные своей любимой Родине вновь покажут пример коммунистического отношения к труду...
Я стоял вместе с родителями Тамары, вместе с ней самой и слушал, как генеральный секретарь говорил об успехах и начинаниях. Невольно сравнивал с поздравлениями из своего времени, когда приходилось слышать о том, что прошел очередной нелегкий год. И если тут идет упор на подчеркивание улучшения, развитие, на шаги к коммунизму, то в моём времени как-то больше на семью и прочее.
Было ли мне печально? Вряд ли. Своё время требовало своих речей. Вряд ли Владимиру Владимировичу писали плохие сценаристы. Новогодние поздравления должны идти так, чтобы проникали в душу. И так, чтобы потом комки в горле вставали, а их требовалось немедленно размочить в шампанском и проглотить вместе со словами, льющимися с экранов телевизоров.
А то, что Брежнев сейчас говорил, можно было трактовать по разному. Он уже был приговорён и то, что через пару месяцев начнется его медленное умирание, только подтверждало правоту действия "Гарпуна". Список его заболеваний был впечатляющим: сердечная болезнь, рак челюсти, который сильно ограничивал его способность говорить, подагра и эмфизема. Возможно, у него также была лейкемия.
И чем закончится его погребение? Тем, что гроб мохнатобрового вождя уронят в могилу... Так ли он должен будет умереть? От рук Андропова или немногим раньше? И Андропов так ли будет хорош на новом посту, пока его тоже не сведут в могилу?
Новый год должен принести перемены. И они совсем скоро вступят в силу. Скоро трон займет другая пятая точка... Пока что Леонид Ильич этого не знал и неторопливо вещал новогоднее поздравление.
После бравурного "С новым годом! С новым счастьем, дорогие товарищи!" мы с Петром Александровичем подняли вверх рюмки и трижды гаркнули так, что у женской половины заложило уши:
– Ура! Ура! Ура-а-а!!!
Следом ударили куранты...
Глава 9
Новый год мы встретили отлично. Я даже душой потеплел – надо же, как здорово встречать Новый год в кругу семьи. Это самое чувство уже начало подзабываться. То самое теплое, махрово-ворсистое, которое ворочается в душе и щекочет изнутри, вызывая на кожу мурашки.
После воздаяния должного приготовленной пище, мы отправились на улицу, во двор. Там, неподалёку от хоккейной площадки, где сегодня днём ожесточенно рубились пацаны, уже вовсю гуляли люди из соседних домов. Со столиков, где летом мужики щелкали фишками домино и шелестели картами, был скинут снег и выстроились ряды бутылок с закусками. Каждый вынес то, что мог.
Посыпались поздравления. Поздравляли в основном Петра Александровича и Марину Николаевну, мы же с Тамарой скромно стояли в сторонке. Я наблюдал за людьми, за тем, как они общаются, как радуются празднику и приходу нового года, загадывают новые желания, сверкают бенгальскими огнями, звенят гранеными стаканами. Наблюдал за проявлениями искреннего счастья, незамутненного, не испорченного завистью и выживанием.
Ведь тут, посреди обычного советского двора, где вешала для одежды соседствовали с гаражами и шведскими стенками для любящих спорт, люди в основной своей массе были равны. И чему можно завидовать, если твой сосед получает почти столько же, сколько и ты? Если в поликлинике получит такое же обслуживание, принесет домой такой же набор продуктов?
Зависти нет, есть только радость и устремленный в будущее взгляд, полный надежды…
Я повеселился от души. Помог мальчишкам в борьбе за крепость, получил пару раз снежком в ухо и был погребен под напавшей мальчуковой оравой. Еле вытащил из-под неё вклинившуюся Тамарку. Посоревновался с парнями в подтягивании на перекладине. Да, показал класс, когда сделал несколько финтов ушами – подтянулся десяток раз с полным выходом, а также покрутил «солнышко». Впрочем, мои успехи не вызывали какого-либо восхищения – парни с этого двора могли крутить и подтягиваться не хуже.
Мы гуляли до половины четвертого, а потом отправились в дом. Там ещё немного посидели, а потом я почувствовал, что пришла пора собираться. Да, меня оставляли, говорили, что я могу лечь в одной комнате с Петром Александровичем, что сейчас возьмут расладушку у соседа, но…
Я прикинул то, что утром придется снова садиться за стол, что придется общаться с Тамарой и её родителями. Нет, они светлые люди, очень хорошие и добрые, но… Я не был таким уж добрым и хорошим. А давать лишнюю надежду, чтобы потом разбить девичью мечту… Не такая уж я и сволочь.
Когда всё закрутится-завертится, то будет не до Тамары. А если она попадет в эти жернова, то придется спасать её лишний раз. Поэтому я попрощался со всеми и покинул дружелюбный дом.
Да, встреча Нового года вышла на славу. Давно я не был в такой теплой и дружеской атмосфере. Я шел по ночному Ленинграду и улыбался своим воспоминаниям. Встреченные люди словно считали своим долгом поздравить неторопливо бредущего человека. Я поздравлял их в ответ.
На душе было спокойно и тепло, невзирая даже на ветерок, дующий с Невы. До дома было шесть километров пешком – за час неспешного хода должен добраться. Вот только на половине пути я заметил лежащую в снегу фигуру.
Так бы я и прошел мимо, шагая по
