жениха и невесту. Дома его встретил дворецкий Фибс. Этот пожилой мужчина с длинными седеющими бакенбардами, вырастивший Вила и его трёх старших братьев, имел одну слабость: он до страсти интересовался всевозможной мистикой и чертовщиной, скупал журналы и сомнительные газетёнки, где печатали «реальные случаи встречи людей с демонами». Магия тоже входила в круг интересов дворецкого, посему он глубоко уважал Рику. Сейчас глаза Фибса горели, и Вилу было очевидно, что он жаждет поведать своему господину о какой-то очередной сенсации, поразившей его воображение.
Фибс вытерпел, пока Вилохэд раздевался и облачался в домашнюю одежду. Чтобы окончательно не расстраивать своего бывшего воспитателя отказом от ужина (тот продолжал придерживаться мнения, что коррехидору необходимо хорошо питаться, дабы иметь достаточно сил для служения Кленовой короне), он попросил чаю с молоком. Фибсу только этого нужно и было.
— Я сегодня посетил преудивительное представление, — начал он нарочито будничным голосом, щедро наливая сливки с чашку с чаем, — в последние несколько месяцев в Кленфилде все только и говорят о необычном театре господина Рэйнольдса, которого счастливое стечение обстоятельств привело в столицу.
Дворецкий смолк. Коррехидору была прекрасно известна эта его манера, он ждал, когда собеседник задаст вопрос или удивится. Вил сказал, что на днях тоже посетил «Лунный цирк».
Фибса немного расстроило, что он лишился возможности в ярких красках расписать увиденное. Он ещё помолчал, потом воспрял духом и произнёс со значением, как делал всегда, когда почитал себя особенно осведомлённым в каком-либо вопросе.
— Представление прекрасное, спору нет. Поговаривают, будто бы господин Рэйнольдс собрал свою труппу целиком из выходцев горной деревни тодзи́ру. Что, впрочем, и объясняет их особые физические кондиции. Мало кому удавалось повстречаться с этими необыкновенными людьми, — на этих словах он покачал головой, — они очень скрытны, и, говорят, безжалостно убивают каждого, кто осмеливается нарушить покой и сосредоточенность секретных тренировок, делающих истинных тодзиру неуязвимыми, немыслимо ловкими, сильными и абсолютно бесстрашными. Я слыхал, будто они платят за это своими чувствами, — ещё одно покачивание головой, — ужасная плата. Просто чудовищная!
— Милый мой Фибс, — Вил через силу съел пышный оладий, политый мёдом и посыпанный тёртыми орехами, — ты, как всегда, легковерен. Тодзиру попросту не существует.
— Я, конечно, не сомневаюсь к компетентности господина, — чуть обиженно проговорил дворецкий, — однако же мои глаза говорят мне обратное. Да и ваши вам тоже, вы ведь видели «Любовь жреца»?
Вил утвердительно наклонил голову.
— И что? Станете утверждать, что обычному, пускай даже самому замечательному артисту, по силам выполнять смертельно опасные трюки, коими буквально набито представление?
— Я полагаю, мы с тобой стали свидетелями ловкой обставленной иллюзии с капелькой магии, — ответил коррехидор.
Фибс снова взялся за чайник, намереваясь порадовать господина второй чашкой чая, но Вил жестом отклонил предложение.
— Я читал в «Кленфилдском вестнике» большую статью о «Лунном цирке», — начал Фибс, он явно собирался привести весомые контраргументы, — и в ней господин Рэйнольдс лично заявлял, что его представление неоднократно проходило проверку на магическое вмешательство, и всякий раз никакой магии обнаружить не удавалось. Более того, у него имеется соответствующий сертификат, где чёрным по белому написано о полном отсутствии магии в его спектаклях. Только техника секретных тренировок тодзиру.
— Владелец театра волен заявлять всё, что угодно, особенно для привлечения внимания публики, — усмехнулся Вилохэд, порой доверчивость Фибса по некоторым вопросам ставила его в тупик, — я, как выпускник факультета классической артанской литературы могу тебе с полной ответственностью заявить: тодзиру придумал писатель Та́ко Эга́рт, который в своё романе «Тропы гор» описал особых оборотней — людей-кошек, козням которых противостоят тодзиру — люди, владеющие техникой необычного боя без оружия, особой ловкостью и смелостью. Герои Эгарта настолько полюбились публике, что представление о затерянных деревнях и секретной технике тодзю́цу прочно укоренилось в головах обывателей. Таким образом тодзиру кочуют из книги в книгу уже больше сотни лет.
— Возможно, что и так, — с видом оскорблённой невинности проговорил Фибс, — но ведь и этот ваш Тако Эгарт откуда-то взял тодзиру. Вы полагаете, он их выдумал, а мне кажется, что он, как и господин Рэйнольдс каким-то образом пересёкся с ними, завоевал доверие и поведал о них людям.
— Как-то не вяжется с обычаем убивать всех и каждого, кто прознает об их существовании.
— Свеча светит лишь тому, кто нуждается в её свете, — со значением возразил собеседник, — вы ведь видели номер с колесом и вылетающими клинками?
— Естественно, видел. Это — коронный номер всего представления.
— Так вот, я вам с уверенностью заявляю, что выполнить его может только настоящий тодзюцу. Лет десять-двенадцать назад в одном цирке не в меру самоуверенные молодые люди уже пытались показывать это. Только без секретной техники тодзюцу закончилось это катастрофой. Прямо на представлении в девушку-артистку вонзились острейшие лезвия, от чего бедняжка скончалась прямо на месте. Я сам не присутствовал при этом, но одному знакомому повезло. Он говорил, что крови было очень много…
— Данный факт никоим образом не доказывает существование тайных горных деревень с их умопомрачительными тренировками, — Вил промокнул губы салфеткой, — несчастные случаи — не такая уж редкость, когда дело касается сложных, а в особенности, опасных цирковых трюков. Сломанные конечности, а подчас и шея, встречаются даже среди банальных канатоходцев.
— Давайте, милорд, перестанем спорить и останемся каждый при своём мнении, — заключил Фибс, что по опыту коррехидора означало, что все его аргументы просто-напросто исчерпаны.
Вил согласился и отправился спать. Но уснуть ему удалось не сразу. К несчастью, перед сном вздумалось обдумать формулировки будущего доклада его величеству, — и всё. Сонливость испарилась, словно её и не было вовсе, в голове принялись крутиться обрывки фраз вперемешку с картинками театра, трупом Касла и обручальным кольцом в виде золотого тюльпана. Проворочавшись часа два, Вил встал, посетил уборную и спустился вниз. На кухне налил себе холодного молока, выпил и вернулся в спальню, дав себе честное слово впредь гнать из головы мысли о работе, когда ложишься в постель. С горем пополам заснуть на этот раз удалось, но спал он плохо, просыпался, ворочался и утром чувствовал себя настолько разбитым, что отказался от завтрака, ограничившись крепким чаем.
Уже на подъезде к зданию Службы дневной безопасности и ночного покоя принялась болеть голова. Раздосадованный и не выспавшийся коррехидор позвал Тураду, велел сварить кофе и послать за рисовыми булочками с мясом в пекарню через дорогу.
Турада, специализировавшийся на заваривании чая, был несколько удивлён необычной просьбой шефа, но не растерялся. Он приготовил требуемый напиток прямо в заварочном чугунном чайнике, благо кто-то из посетителей презентовал ему целый пакет истолчённых кофейных зёрен. Шустрый рядовой принёс исходящие ароматным паром мясные
