я успеваю высказать ему свое мнение, он крадется ко мне, расправив плечи и насмехаясь надо мной, заставляя меня отступить назад, когда его рука обхватывает мое горло, и слишком поздно, я ударяюсь спиной о стену позади меня. Блеск в его грешных глазах и сжатие его пальцев заставляют мое сердце стучать в ушах, когда я пытаюсь заставить себя действовать.
Я слишком потрясена, чтобы говорить, и смотрю на него снизу вверх, наблюдая, как он заполняет мое пространство. Его нос почти касается моего, когда он приподнимает мой подбородок, почти заставляя меня встать на цыпочки, и даже при росте пять футов семь дюймов он возвышается надо мной. Он так близко, но между нами нет интимности, не такой, как той ночью. Он просто издевается надо мной, потому что я новенькая?
Нет. Его глаза наполнены чем-то совершенно другим. Ярость и оттенок интриги темнеют в его карих глазах, когда он смотрит на меня сверху вниз.
— Убери. От. Меня. Блять. Свои. Руки, — рычу я, мое горло выпячивается из-за его хватки, но это только заставляет его пальцы сжиматься на моем горле, заставляя мой пульс бешено биться, когда я пытаюсь надавить на его грудь.
— Иден Грейди, — бормочет он, и я ненавижу то, как реагирует мое тело, когда я слышу свое имя, слетающее с его грубых губ. — Ты сказала, что твое имя не имеет значения, сирена. Ты сказала, что не пробудешь здесь достаточно долго, чтобы это имело значение, но теперь я знаю, кто ты. Я собираюсь разорвать твою душу в клочья и убедиться, что никто не сможет собрать тебя снова по кусочкам.
Темная угроза, прозвучавшая в его словах, быстро притупляет реакцию моего тела, когда страх покрывает мою кожу. Я могу сказать, что он не шутит, но я отказываюсь позволять какому-то придурку, которому нравится добиваться своего, помыкать мной, особенно когда я понятия не имею почему.
— Я, блядь, не Шалтай-Болтай, придурок, — огрызаюсь я, но он не отвечает, игнорируя меня, как и прошлой ночью.
Обхватывая рукой его запястье у моего горла, я пытаюсь разжать его хватку, но он не двигается ни на дюйм, его губы кривятся в усмешке. Впиваясь ногтями в его кожу, я уверена, что пойдет кровь, но все, что он делает, это наклоняется еще ближе, приближая свой рот к моему уху.
— Копай глубже, Иден. Я люблю грубость, но ты ведь уже знаешь это, верно? Если это было частью какого-то большого плана, чтобы залезть мне под кожу и помешать прийти за тобой, ты действительно ошибаешься. Если уж на то пошло, тебе от этого только хуже.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, и ты пришел ко мне, помнишь? — Я мурлыкаю, проводя ногтями по его коже, и он отскакивает, как будто я обожгла его.
— Говори себе, что хочешь, — рычит он, поправляя куртку, когда я замечаю маленькие капельки крови на его запястье. — Но ты моя, с тобой можно трахаться, тебе лучше привыкнуть к этому.
Развернувшись на каблуках, он уходит, заходя в класс, прежде чем захлопнуть за собой дверь. Я чувствую грохот даже отсюда, но у меня нет времени взять себя в руки.
Быстро побросав все обратно в сумку во второй раз, я перекидываю ее через плечо и захожу в класс. Я не могу удержаться и потираю шею, чувствуя именно то место, где он держал меня, зная, что там будет синяк. Но я спотыкаюсь, когда вижу, что все уставились на меня, включая учителя.
Прочищая горло, он отказывается смотреть мне в глаза. Ах, значит, кто-то из начальства слышал, но ничего не предпринял. Отлично. Черт.
— Мы не приемлем опозданий в этом классе, мисс Грейди. Садись рядом с Хантером, и давайте продолжим урок, хорошо?
Кто, черт возьми, такой Хантер? Оглядывая зал, я замечаю, что стены увешаны компьютерами iMac, и единственное свободное место должно быть там, где он имеет в виду, в конце ряда справа, но я останавливаюсь, подходя к нему.
Блонди. Друг мистера Задумчивый — человек, занимающий место рядом с ним. Охуенно. Он сосредоточен на экране перед собой, его плечи расслаблены, как будто у него нет никаких забот на свете.
Опускаясь на сиденье, я стараюсь не отрывать глаз от экрана. Мне бы не помешала минутка, чтобы понять, что, черт возьми, там только что произошло, но я отказываюсь показывать какую-либо слабость перед этим парнем.
— Данные идентификации и пароли каждого из вас не изменились с прошлого года, так что, если все могут войти в систему, мы перейдем прямо к этому, — объявляет учитель, и я начинаю рыться в своей сумке в поисках деталей, которые могут мне понадобиться.
Вытаскивая все документы, я снова начинаю поиск, пытаясь найти хоть какую-нибудь информацию, когда мой взгляд натыкается на маленький листок бумаги, похожий на регистрационные данные.
Кладу его рядом с клавиатурой, бросаю все обратно в сумку, но когда поворачиваюсь, чтобы войти в систему, бумаги нет. Я бросаю взгляд на парня рядом со мной, а он продолжает стучать, как ни в чем не бывало.
Наконец-то разглядев его хорошенько, я замечаю, что его светлые волосы уложены так, словно он провел утро, занимаясь серфингом или проводя по ним пальцами, в то время как его зеленые глаза сияют, как изумруды, но не от счастья. Нет, под поверхностью его спокойного, беззаботного фасада скрываются проблемы и боль.
Вспомнив, что я должна делать, я смотрю себе под ноги и под клавиатуру и ничего не нахожу. Этот придурок утянул листок, я это чувствую, вероятно, играет в мелкие игры от имени своего друга. Классно.
— Мы будем притворяться, что у тебя нет моих данных для входа весь урок? — Спрашиваю я, прекращая нести чушь и переходя прямо к делу. Эти люди уже вывели меня из себя сегодня.
Он смотрит на меня краешком глаза, его лицо остается бесстрастным, когда я пристально смотрю на него. Приподняв плечо, я смотрю, как выпирают его руки под облегающей футболкой. Вблизи он крупнее, чем я ожидала.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ворчит он, его хриплый голос эхом разносится вокруг нас, и я зажимаю переносицу, пока считаю до десяти, отчаянно пытаясь не наклониться ближе и не понюхать его. Какой бы лосьон после бритья он ни использовал, он опьяняет, а я обожаю сандаловое дерево.
— Что вообще все это значит? Если бы я знала, кто твой друг, я бы не позволила ему трахнуть меня, ради бога, — рычу я, переводя взгляд на него.
Его рот широко
