— Вы хотите сказать, что это для меня?
Он не мог скрыть недоверия, и тем не менее глаза его заблестели.
— Вы хотите красивую девушку? На тротуаре, вижу, вам ни одна не подошла?
— Закройте на минутку дверь.
— Надеюсь, вы ничего худого не задумали? Странно, но мне ваше лицо кажется знакомым.
— Может быть, кто-нибудь на меня похож? Скажите, вы всегда работаете по ночам?
— Я? Нет. Если я работаю ночью, то только потому, что должен пройти курс лечения в диспансере.
— Значит, вам случается работать и днем, а поэтому вы должны знать постоянных клиентов.
— Есть такие, которых знаешь, но есть и другие, которые приходят только на одну ночь.
Его маленькие глазки перебегали от банковского билета к лицу комиссара, а лоб пересекала складка, выдававшая мучительные усилия мысли.
— Скажите, знакома ли вам эта женщина?
Мегрэ вытащил из кармана фотографию Алины Бош, которую приказал сделать без ее ведома несколько месяцев назад.
— Я хотел бы знать, приходит ли она сюда в сопровождении мужчины? — уточнил комиссар.
Лакей только бросил взгляд на фотографию и еще больше нахмурился.
— Вы смеетесь надо мной?
— Почему?
— Да это же фотография хозяйки. Во всяком случае, насколько мне известно.
— Вы ее часто видите?
— По крайней мере, ночью никогда. Случается, что вижу, когда работаю днем.
— У нее есть комната в отеле?
— Спальня и гостиная, на втором этаже.
— Но она не занимает их постоянно?
— Повторяю вам, что не знаю. Иногда мы ее видим, иногда нет. Это не наше дело, и нам не платят за то, чтобы мы следили за хозяйкой.
— Вы не знаете, где она живет?
— Откуда мне знать?
— А ее фамилию?
— Я слышал, как управляющая называет ее мадам Бош.
— Она подолгу бывает в отеле?
— Это сказать невозможно — кабинет управляющей на первом этаже соединен винтовой лестницей с комнатами на втором.
— А можно спуститься из этих комнат по общей лестнице?
— Конечно, можно.
— Возьмите эту ассигнацию. Она ваша.
— Вы из полиции?
— Возможно.
— Скажите, вы, случайно, не комиссар Мегрэ? Ваше лицо мне кажется знакомым. Надеюсь, вы не доставите неприятностей хозяйке, потому что это может отразиться и на мне.
— Обещаю, что речи о вас не будет.
В руках комиссара, как по волшебству, появился второй банковский билет.
— А это за правильный и честный ответ еще на один вопрос.
— Смотря что за вопрос.
— Когда мадам Бош бывает в отеле, видится ли еще с кем-нибудь, кроме управляющей?
— Она не занимается персоналом, если вы это имеете в виду.
— Нет, я имею в виду другое. Не принимает ли она в своих комнатах посторонних людей, которые поднимаются по главной лестнице, а не по винтовой, внутренней?
Ассигнация была такой же соблазнительной, как и первая. А тут еще Мегрэ сразу прервал колебания лакея, задав ему прямой вопрос:
— Какой он из себя?
— Я мельком видел его несколько раз. Он моложе и худее вас.
— Волосы темные? Тоненькие черные усики? Красивый мужчина?
Лакей утвердительно кивал.
— Он носил с собой чемодан?
— В большинстве случаев — да. Он снимает комнату на втором этаже, всегда одну и ту же, номер семь, — она ближе всего к апартаментам хозяйки. Но он там никогда не ночует.
Банковский билет перешел в руку лакея. Лакей быстро сунул его в карман, но вышел не сразу, быть может решая, не будет ли третьего вопроса, ответ на который принесет ему еще пятьдесят франков.
— Спасибо. Обещаю не впутывать вас в это дело.
Я уезжаю через несколько минут.
Раздался звонок, и лакей быстро вышел из комнаты, крикнув:
— Кто-то пришел!
— Тебе не было слишком жарко? — беспокоилась мадам Мегрэ. — Надеюсь, у тебя хватило времени пообедать и поужинать, а не довольствоваться бутербродами?
— Я ел отличную паэллу в «Золотом бутоне», а вот что на обед — позабыл. Помню только, что обедал с забавным маленьким судебным следователем в бистро «У овернца».
Заснул он с трудом, потому что лица, населявшие этот день, появлялись по очереди перед ним, и на переднем плане — почти гротескная туша, как-то странно скрюченная, — тело Пальмари у колес инвалидного кресла.
Для следователя Анселена это была просто жертва, начало следствия, которым он будет заниматься в течение нескольких недель. Мегрэ же знал Манюэля в различные периоды его карьеры, и хотя они находились по разные стороны барьера, между ними протянулись нити хрупкой связи, которые трудно было определить.
Можно ли сказать, что комиссар уважал бывшего владельца «Золотого бутона»? Слово «уважение» в данном случае звучало слишком сильно. Но когда многоопытный полицейский без предрассудков думал об этом человеке, он невольно испытывал к нему некоторую симпатию.
Точно так же с самого начала он заинтересовался Алиной, которая как бы зачаровывала его. Он старался понять ее, порой казалось, что ему это удается, но он тут же начинал сомневаться в своем мнении.
Наконец он окунулся в тот зыбкий мир, который отделяет бодрствование от сна, людские силуэты начали расплываться, мысли стали текучими, неточными.
В основе всего лежал страх. Он часто спорил об этом наяву с доктором Пардоном, который тоже обладал большим опытом, хорошо знал людей и недалек был от того, чтобы разделить взгляды Мегрэ.
Все чего-то боятся. У самых маленьких детей стараются рассеять страх волшебными сказками, и почти сразу же, как только ребенок идет в школу, он боится показать родителям дневник, в котором учитель поставил плохую отметку.
Страх перед водой. Страх перед огнем. Страх перед животными. Страх перед темнотой. Страх, в пятнадцать или шестнадцать лет, неверно выбрать свою судьбу, испортить себе жизнь.
В его полусознании все эти страхи становились нотками глухо звучащей трагической симфонии. Явные страхи, которые тащат за собой до конца, — острый страх, вызывающий крик, страхи, которые потом заставляют смеяться, боязнь несчастного случая, болезни, страх перед полицейскими, перед людьми, перед тем, что они говорят, что думают, перед взглядами, которые они бросают на вас, проходя мимо.
Глядя на банковский билет между пальцами комиссара, болезненный лакей в отеле разрывался между страхом быть уволенным и соблазном. Потом, при появлении следующего билета, действовал тот же механизм.
