А свои люди есть за колючей проволокой? — спросил Шведов.
— Попытаюсь разузнать,— сказал Вербоноль, подумав о Мужике,— О результатах доложу...
Они не виделись почти четыре месяца. Разведчику по кличке Мужик, приземистому и широкогрудому, было лет за тридцать. Работа в карательном органе выматывала нервы. Его проклинали советские люди, с которыми он встречался по службе. Но помочь им ничем не мог - выполнял особое задание. Лишь в исключительных случаях шел на связь со своими.
— Я за помощью,— начал разговор Андрей Андреевич,— У нас нет связи с лагерем пленных. Для начала хотя бы с одним связаться из-за колючей проволоки.
— На Стандарте в лагерной полиции служит Василий Саблин. У него на левой руке нет большого пальца. Наш человек. По средам утром выходит за ворота. Подошлите связного. Пусть скажет, что нужно выручить шурина. У Саблина напарник Даниил Иванович Быльченко.
— Добро,— обрадовался Вербоноль.— Если так, то еще одна просьба. Как у вас оформляются вызовы пленных на допрос? Нельзя ли чистые бланки достать?
— Можно,— сказал Мужик и встал. Посмотрел на часы.— Получите через связную. Послезавтра, на наше месте в полдень. Пароль наш. Эх, мне пора, а как хотелось поговорить.
Он подал руку и вышел из квартиры первым.
Там, где проходят поезда
1
Сильный стук всполошил семью Мельниковых. Николай Семенович открыл дверь. На пороге стояли люди в черных плащах и в шляпах с перьями. Промокшие солдаты итальянского экспедиционного корпуса походили на пиратов. Оттолкнув Мельникова, пять человек ввалились в дом. О чем-то переговариваясь, они то и дело кричали на сбившихся в углу женщин — Татьяну Аристарховну, ее дочь Нину и племянницу Тоню.
С одежды солдат стекала вода, комья грязи расползлись по полу. Потолкавшись на кухне, они прошли в столовую, кинулись к шкафу и комоду, забрали всю теплую одежду и ушли.
— Вот и познакомились,— проговорил Николай Семенович, вздохнув.
Нина уткнулась в грудь матери, ее худенькие плечи вздрагивали от рыдания. Вслед за ней заплакала Тоня. Побледневшая Татьяна Аристарховна скорбно смотрела На мужа. Он взял ее за руку, тихо сказал:
— Ничего, Танюша, ничего.
Они жили в доме, где до войны размещалась швейная мастерская. Ею заведовал Николай Семенович. Еще 1 армии он научился портняжничать. Но после демобилизации лет пятнадцать работал сцепщиком вагонов на станции Сталино. В поселке каждый второй знал его в лицо, а среди машинистов у него были друзья. За несколько лет до войны он заболел, ушел с железной дороги, стал портным. Заведовал швейной мастерской шахтоуправления № 10-бис, куда входил и рудник «Пролетар»...
Мельников изредка появлялся на улице. Не верилось, что еще совсем недавно на вокзале стояли разноголосица, песни, смех и плач, раздавались напутственные возгласы. Ныне вокруг висела тягостная, настороженная тишина. Она наступила после того, как тревожно пропели прощальные гудки уходящих на восток эшелонов и за октябрьским дождем скрылись в ясиноватской стороне отходящие части Красной Армии.
Уехал в далекий тыл и секретарь парторганизации станции. Незадолго до эвакуации у него состоялся доверительный разговор с Мельниковым и тот согласился остаться для подпольной работы.
— К тебе придет человек,— сказал парторг.— Даст конкретное задание.
Но минул почти месяц, а Мельникова никто не тревожил. Как-то он встретил машиниста Антона Доронцова. Поздоровались, перебросились несколькими словами и разошлись. Опасались высказать друг другу сокровенные мысли. Антон Иванович, конечно, не думал, чтобы Мельников — человек рабочей косточки — мог переметнуться к врагу. И все же, попробуй поручись. Может, червоточинка в душе появилась. Частную комерцию надумал завести. Немец это поощряет. Его, Доронцова, промасленного и прокаленного у паровозного котла, никакая сила не оторвет от пролетарских рядов. Он ведь не собирался оставаться в оккупации.
Перед самой войной Антон Иванович работал машинистом, а его друг Андрей Владимирович Качанов — начальником депо в железнодорожном цехе механического завода. Под конец эвакуации предприятия им, коммунистам, поручили вывести из строя паровозы, которые не успели отправить в тыл. Они испортили и уничтожили основные механизмы локомотивов, подогнали подъемный кран и завалили их под откос. Сами на последнем паровозе поехали через Мушкетово на Ясиноватую. Но дорогу уже перерезали немцы, рельсы были разворочены.
Они возвратились домой, два пожилых человека, два бывших участника гражданской войны... Может, махнуть через линию фронта к своим?
— Куда вы пойдете? — вмешалась жена Качанова.— На передовую вас не пошлют. В нашем тылу отсидеться хотите?
— Что ты, Фекла Николаевна, предлагаешь? — спросил Доронцов. Он с уважением относился к ней — двоюродной сестре своей жены. В годы революции Качанова выступала на митингах, организовала на станции жен-отдел, вовлекла в общественную работу его Ефросинью, и та стала членом партии.
— Вспомните гражданскую,— сказала Фекла Николаевна.— В тылу врага тоже нужны люди. Бороться будем — принесем пользу нашей армии.
...Ничего этого Мельников не знал. Его почти ежедневно навещал давний друг, бывший вокзальный кассир Иван Николаевич Нестеренко. Они делились последними новостями. Однако Иван Николаевич никак не мог отважиться сказать о самом главном. За день до появления оккупантов к нему в дом пришел с незнакомым человеком его сослуживец Лука Рапанович.
— Я к тебе с поручением,— сказал он.— Знакомься — это чекист... Иван, мы с тобой старые друзья. Меня оставляют для работы здесь. А напарником своим я назвал тебя. Не возражаешь?
Нестеренко растерялся от неожиданности, нерешительно спросил:
— А что будем делать?
— Обстановка подскажет,— ответил чекист.— Может, придется пойти в полицию. Фашисты карают наших людей, мы должны мешать им...
Ночью Иван Николаевич долго не мог уснуть. В правильности избранного шага он не сомневался. Но что скажут люди? Он никак не представлял себя в роли полицейского.
Вскоре оккупанты развесили приказ о немедленном возвращении рабочих на свои прежние места.
- Волей-неволей придется открывать мастерскую, усмехнувшись, сказал Николай Семенович и провел широкой ладонью по своей бритой голове. - Только из чего шить?
— А куда мне идти? — подхватил Нестеренко.— Моя касса исчезла.
Он задумался. Сказать о
