Глава 8
"Аве, цезарь! Идущие на смерть, приветствуют тебя!" Торопясь, мы вошли в воду и вскоре поплыли, держа лошадей за гривы. На первоначальном этапе мы старались держаться перпендикулярно берегу. Ближе к середине реки, когда горизонт еще немного посветлел, старались плыть так, чтобы серое пятно на небе находилось у нас по левую руку.
Мы плыли в полном безмолвии, памятуя о том, что звуки над водой разносятся на большое расстояние. Туман стал развеиваться, а небеса светлеть, когда мы преодолели Дунай. Никто не потонул.
Мы загребали к заранее примеченным нам камышовым зарослям. Там скрытно подобравшись к урезу воды, мы быстро оделись и вооружились. Одежда у нас была татарской, так что издали мы совершенно не отличались от аборигенов. Да и посадка в седле у нас похожа. Конечно, вблизи в наших лицах сразу бы опознали бы русских, потому, что такая пышная растительность на лице у татар редкость.
Каждую ногу наших лошадей мы поочередно обернули куском бараньей шкуры. Это и топот копыт приглушит, и следы русских подков скроет. А оставить след наших подков на земле - значит пригласить ватагу дикарей следовать за нами в азартную погоню.
Умные они, твари. Все - следопыты, похлеще твоего Чингачгука. Поэтому, чужие здесь не ходят. А если ходят - то совсем недолго.
После этого, мы, словно намыленные, короткую дистанцию до ближайшей рощицы проделали на рысях. Ни травинка не колыхнулась, ни камушек не покатился. Предчувствие беды все росло – безумие вот так являться в пещеру ко льву!
Стремительно светлело, пора было быстро убираться подальше от берега. Пока турки не проснулись.
Приметив ориентиром ближайший холм, видневшийся впереди и справа, мы двинулись в том направлении. Пока нам удалось укрыться от посторонних глаз. Нас никто не заметил и не преследовал. Слава богу, что это приграничье - глушь беспросветная. Медвежий угол. Край придунайских болот. Земледельцев здесь нет, так что хозяйственная деятельность в этих краях почти не ведется. Самим татарам «тревожить землю» не позволяла вековая традиция.
Но все равно, наша экспедиция казалась смелостью, граничившей с безумием, так как, по доходившим отовсюду слухам, было известно, что в этой местности началось сильное брожение. Все кипит и бурлит. Сюда перебрасывались не только полки турецкой регулярной армии.
На призыв к джихаду со всех концов огромной Османской империи, как воронье на падаль, сюда шли и ехали все, кому только хотелось славы и добычи. Пришли конные отряды боснийских бегов, быстрые, как молния, в одеждах ярких, как пламя. Пришли свирепые албанские воины — пехотинцы, вооруженные турецкими кинжалами, пришли ватаги отуреченных сербов.
Явились дикие горцы из поросших кедрами глубин Малой Азии. Великаны, выходцы из курдских кланов, в одежде яркой, пестрой как горные цветы. Похожие на стервятников горбоносые кочевые бедуины из арабских пустынь со смуглыми лицами и одеждами, белыми как снег. И даже темнокожее ополчение "Джанжавид" из египетской Нубии, воины, чьи тела и души были чернее сажи.
Армия эта пополнялась все новыми полчищами из самых отдаленных владений султана. Один народ дивился другому; чужды они были друг другу по обычаям, оружию, военным приемам, и только вера объединяла эти блуждающие племена, и только, когда муэдзины призывали их на молитву, тогда все эти разноязычные полчища поворачивались лицом на восток и взывали к Аллаху.
Огромное полчище турок росло, как лавина. На нас поднялась вся обезумевшая стихия. Паша приграничной Румелии лично встречал каждого мало-мальски знатного или прославленного в прежних войнах джигита или шейха и осыпал любезностями. Так что, только и жди, что тебя какой-нибудь головорез из кустов из ружья пришибет. Здесь пулю словить, все равно, что плюнуть. Шутка сказать!
Все же мне виделось, что с четырьмя смелыми, опытными казаками, к тому же хорошо знавшими эти края, я легко проскользну за полосу отчуждения, а там уже могу считать себя вне всякой опасности.
Меня сопровождали молодцы на подбор. Все четверо были уже старые, опытные казаки, знакомые с обычаями татарвы, прекрасные наездники и стрелки, на хороших выносливых лошадях; оружие на них было исправное, и владеть им они умели в совершенстве. С таким надежным конвоем можно было рискнуть на многое, с большой надеждой на благополучный успех.
Совершая невероятные конные походы по бездорожью, переносясь как бы по волшебству через бездонные пропасти и дико ревущие водные преграды, легко проникая в девственные лесные трущобы, питаясь одними сухарями, не имея подчас возможности по недостатку дров развести костры, донские казаки в то же время никак не могли постигнуть "хитрые премудрости" императорской русской армии.
Всей этой балетной науки, "стального носка", "мертвого приклада" и прочих тонкостей, так блестяще потом приведших Россию самым прямым путем к Севастопольскому разгрому. И в этом наша сила.
Но риск был чрезмерен. Подумайте сами, какое теперь время наступило! Война! Все аулы в взбудоражены, везде шныряют конные, сильные партии, бродят турецкие эмиссары, ну, долго ли до беды? Не успеешь оглянутся, как налетит на тебя какая-нибудь шайка головорезов и либо перестреляют нас, как фазанов, либо заарканят да уволокут мучить. А тут затейники еще те. Живым им руки лучше не попадаться. А то гололобые нам быстро покажут, с какого конца репу едят
Положение наше, по правде сказать, выглядело тяжелым, осмелели черти гололобые, теперь пока им не всыпят горячих под шкуру как следует, по-платовски, от них всякой пакости ждать надо. Слишком много посторонних факторов сейчас действуют, которые от нас сейчас совершенно не зависят. Повезет - не повезет. А уж если не повезет, так как говорят в народе: "Коли не повезет, и на дохлой рыбине триппер словишь".
Уже пару часов, никем не замеченные, хотя солнце уже давно встало, мы продвигались вперед по глухой узкой тропинке, капризно извивавшейся среди то обнаженных, то покрытых мелким кустарником низких холмов, я ощущал в своей груди какое-то особенное чувство, точно легкий холод, бодрящий и заставляющий усиленней биться сердце.
Спешим мы все равно, как волку прямо в зубы. Я несколько раз оглядывался на своих казаков, стараясь угадать по их лицам то, что они думают, но мне это не удавалось. Или они хорошо умели затаивать свои чувства, или же просто ни о чем
