Приготовив яичницу, она разложила еду по тарелкам и села за стол напротив Бешеного Пса, стараясь избегать его взгляда. Мария смотрела только в тарелку, внимательно разглядывая каждый кусок, прежде чем отправить его в рот.
Но она чувствовала на себе его взгляд – жаркий, как огонь, причиняющий боль, словно пощечина. Мария прикусила губу, чтобы он не заметил ее нервозности, неровного биения сердца, затрудненности дыхания. Она чувствовала себя... уязвимой. Ей бы рассердиться, спрятать подтачивающее силы раздражение за холодной враждебностью, как она всегда делала, если кто-нибудь, даже Расе, посягал на ее внутренний мир. Она потратила годы, чтобы стать неприступной, отдалиться от всех, выработать защиту от недоброго мира и страстного, но беспечного человека.
Но теперь ее защиту сломили. Ни ухищрения ума, ни железная воля не помогали ей справиться с нежеланными эмоциями, которые вероломно проникали в сердце. Внутри ее росла какая-то темнота, грозившая проглотить ее, разрушая стену самоконтроля, выстроенную ею с таким трудом.
Она уже не могла не замечать его. В его присутствии какая-то частица ее, которую, как ей казалось, она давно похоронила, внезапно оживала. Что-то заставляло задуматься о том, как пуста ее жизнь, как она одинока, оторвана от мира. Одного взгляда на него, на то, как он открыто улыбается и охотно смеется, достаточно, чтобы она вспомнила, что значит ощущать себя свободной и ничего не бояться.
Иногда – да поможет ей Господь, – глядя на него, она вспоминала то, о чем хотела забыть. Вспоминала, как приятно, когда к тебе прикасается мужчина, когда он держит тебя в своих объятиях.
И воспоминания до смерти пугали ее.
Глава 9
– Пора идти в церковь, – произнес Расе, отодвигая пустую тарелку. – Твоя мать, наверно, заждалась. – Расе улыбнулся Марии. – Ты же знаешь, она всегда отличалась нетерпеливостью.
Бешеный Пес вопросительно посмотрел на Расса:
– Я думал...
– Моя мать умерла, – отозвалась Мария. – Но Расе все еще навещает ее каждое воскресенье.
– А иногда и чаще, – тихо добавил Расе. Мария, немного смягчившись, улыбнулась отцу:
– Как правило, чаще. – Бешеный Пес отодвинул тарелку.
– Я в церковь не пойду.
– Это не то, что вы думаете, – поспешил уверить его Расе.
– Откуда вы знаете, что я думаю?
– Никто не может даже предположить, что Расе имеет в виду, – рассмеялась Мария.
Звук ее голоса неожиданно поразил Бешеного Пса. Голос звучал мягко, мелодично, хотя и немного хрипловато. Он вызвал у Бешеного Пса смутные образы, связанные с темными ночами и бурными страстями.
– В чем дело, мистер Стоун? – нахмурилась Мария. – Вы так побледнели.
Он и сам не ожидал, что так сильно отреагирует на ее смех.
– Нет, ничего.
Их взгляды встретились. Что-то пробежало между ними, что-то... властное, непреодолимое. Потом она резко отвернулась.
Странная связь с Марией так внезапно оборвалась, что он подумал, не вообразил ли он то, чего не было. Он попытался вспомнить, о чем они говорили.
Ах да. О церкви.
– Извините, Расе. Я не лицемер.
– Что вы имеете в виду?
– Я не верю в Бога.
– Полагаю, вы верите в дьявола? – Бешеный Пес рассмеялся:
– Я видел доказательства его существования.
– А что, если я покажу вам Бога?
– Он живет здесь, не так ли? – усмехнулся Бешеный Пес. – В Лоунсам-Крике?
Расе кивнул с серьезным видом:
– Вот именно. Пойдемте, и вы увидите... И поймете, что здесь нет лицемерия.
Бешеный Пес пожал плечами. Какого черта. По крайней мере, он будет рядом с Марией. Может, даже увидит, как она улыбается.
– Ладно, профессор. Пошли искать Бога.
– Вы так обычно ходите в церковь? – поинтересовался Бешеный Пес, увидев спускающуюся с лестницы Марию.
– А в чем дело? – холодно спросила она.
Он окинул ее взглядом. Она стояла совершенно прямо, сложив руки в перчатках на животе. Вокруг бледной шеи поднимался стоячий воротник без кружев или каких-либо украшений. От выглядевшего абсурдно высокого воротника до пояса шел ряд круглых черных пуговиц – единственный цвет, отличный от грязно-коричневого цвета платья, из-под которого выглядывали остроносые коричневые башмаки. Волосы она зачесала так туго, что он подумал, уж не прибиты ли они гвоздями к затылку. Посмотрев ей в лицо, он льстиво заметил:
– Красивое платье.
Мария тихо фыркнула и прошла мимо него через холл. Он уверен, что ей хотелось изо всей силы хлопнуть дверью, но она сдержалась.
Засунув руки в карманы, Бешеный Пес вышел из кухни и последовал за Марией на крыльцо.
Расе стоял перед домом с букетом каких-то лиловых цветов. Он выглядел... моложе обычного, словно предвкушение посещения церкви стерло с его лица несколько лет жизни. Его водянистые голубые глаза светились радостью.
– Вы готовы, Бешеный Пес? Мария?
– Я готова.
Бешеный Пес оглянулся, надеясь увидеть повозку, но не увидел.
– Вы хотите, чтобы я заложил двуколку?
Расе расхохотался, да так громко, что его смех эхом отозвался по всей ферме.
– Нам не нужны лошади, для того чтобы увидеть Бога, мистер Стоун.
Ничего больше не сказав, он направился через желтеющие поля.
Бешеный Пес в недоумении посмотрел на Марию:
– Куда он идет?
Она даже не взглянула на него, но ему показалось, что ее губы тронула еле заметная улыбка.
– Бог живет на западном пастбище, мистер Стоун.
– А разве не на небесах? – улыбнулся он в ответ.
– Там, конечно, тоже, но мы навещаем его на западном пастбище.
– И вы в него верите, Мария?
Она на мгновение закрыла глаза, а когда заговорила, ее голос стал таким же тихим, как легкий утренний ветерок:
– Вас не касается, во что я верю, мистер Стоун.
И она прошла мимо него, гордо подняв голову.
Сдвинув на затылок шляпу, он последовал за ней.
Она держалась неестественно прямо. Круглый толстый пучок, пришпиленный к затылку, блестел на солнце, словно завиток пламени, и, глядя на него, Бешеный Пес размышлял, что же кроется за ее чопорным поведением.
С большим удовольствием он рассматривал ее стройную фигуру, тонкую талию, мягкую округлость бедер. Грубая ткань застиранного платья соблазнительно облегала ее ягодицы, шурша при каждом шаге.
Они направлялись к небольшому холму на некотором расстоянии от дома. Обдуваемое всеми ветрами возвышение оказалось всего лишь бугорком среди бесконечного желтого поля, но даже Бешеному Псу почудилось нечто большее – это был не просто пригорок.
