веслом до полусотни килограммов.
Управлять им несколько сложнее, чем лунным багги — в-основном, и-за раздвижных штанг, на которых крепятся колёса, — но и не в пример увлекательнее, и я уже предвкушал, как по окончании стажировки, я получу право самостоятельно управлять этой замечательной машинкой.
В лучах Солнца лунная поверхность сверкает, словно облита жидким серебром. На дневной стороне спутника светило палит нещадно, и мы развернули над сиденьями что-то типа раздвижного пластикового козырька, покрытого зеркальной плёнкой — без этой защиты даже в суперсовременном «Мун-хауберге» очень скоро станет невыносимо жарко.
Колёса — широкие, низкие, изготовленные из нескольких слоёв металлической сетки на ажурных титановых обручах — мягко шуршат по слою реголита. То есть, никакого шуршания я, конечно, не слышу — зато ощущаю подошвами скафандра, через настил нашего багги. Я веду машинку, стараясь попадать в колею, накатанную во время прежних поездок. Трещины под слоем реголита — большая редкость, тем более, здесь, на обочине первой лунной трассы, не раз пройденной ногами, прощупанной щупами и помеченной сигнальными вешками во всех мало-мальски сомнительных местах. Тем не менее, лишний раз рисковать не стоит, как втолковывает мой «учитель вождения». Земля — большая, бело-голубая, горбом выпирает из-за дальнего гребня кратера, и приходится прилагать немалые волевые усилия, чтобы не прилипать к ней взглядом. Опасность эта далеко не шуточная: Поль ещё на самом первом занятии поведал, что поначалу у них случилось несколько аварий — к счастью, без серьёзных травм, но зато с ущербом для матчасти. Водитель лунного багги так засмотрелся на висящих над горизонтом дом, что не заметил обломка скалы, въехал в него на полной скорости и превратил эту на удивление крепкую машинку в кучу дюралевого хлама. Так что теперь созерцание Земли во время поездок на лунном транспорте под строжайшим запретом — во всяком случае, для водил, одним из которых мне вскорости и предстоит стать. Ещё один кусочек бесценного опыта, который можно было приобрести не в лабораториях и теоретических дискуссиях, а только здесь, на поверхности Луны, проехав по ней не один десяток километров…
II
Дима прикоснулся к правому рычагу — «джойстику», как называл его на американский манер ещё в Артеке Лёшка Монахов. «Палка счастья» — это же надо было такое придумать! Однако — прилипло, и теперь вот само выскакивает, и некоторые из водителей крабов переняли это словечко то ли от Димы, то ли от коллег-американцев и тоже пользуются… Теперь — чуть подать джойстик влево; «краб» плюнул струйкой газа и начал неторопливо переворачиваться вверх ногами. В пространстве нет «верха» и «низа», а потому операторы малых буксировщиков считали «низом» направление на главную плоскость станции, с которой работал их аппаратик, а верхом — прямо противоположное. Понятия эти использовались сугубо неофициально, в переговорах между диспетчерами, пилотами и пассажирами «крабов» — в тех редких случаях, когда таковые случались.
Вот как, к примеру, сейчас, когда Дима выполнял роль извозчика при астрофизике Валере Леднёве, монтирующем какие-то свои датчики на уже готовых сегментах «Лагранжа». Работа была несложной: отвести двухместный «краб» к назначенной точке, зависнуть в десятке метров над поверхностью «рабочего» кольца и ждать, когда астрофизик отстегнётся от ложемента, отцепит от грузовой решётки один из сферических нумерованных контейнеров, оттолкнётся и поплывёт к обшивке. А дальше — терпеливо наблюдать, как разматывается за астрофизиком ярко-оранжевая стропа страховочного фала и быть готовым в любой момент дать тягу и идти на выручку, если страховка почему-то отстегнётся, и незадачливого учёного унесёт в пустоту. До сих пор такого, к счастью, не случалось, но Дима всё равно не отрывал взгляда от разворачивающейся ленты фала и повторял про себя последовательность действий, если придётся всё же заниматься спасением напарника.
Сейчас подобной необходимости не просматривалось — «краб» он развернул для того, чтобы фал не намотался на торчащую сбоку штангу с позиционным маячком. Валера, похоже, его кувырканий и не заметил — он уже извлёк датчик из контейнера, установил его на броне и теперь разворачивал ажурную паутинку антенны. После этого останется найти ближайшую съёмную панель, за которой скрываются разъёмы энергокабелей (а что её искать — вон она, в полутора метрах от места установки датчика, выкрашена в диагональные чёрно-жёлтые полосы), подключить питание, забрать пустой контейнер и посигналить, что всё готово и можно его забирать. Тогда Дима парой коротких импульсов из маневровых дюз всплывёт над станцией ещё метров на пятьдесят, волоча за собой на фале, как на привязи, астрофизика, после чего включит лебёдку, подтягивающего того к «крабу». Леднёв вернёт на место порожний контейнер, пристегнётся к ложементу, подтвердит готовность — и всё повторится сначала. Всего они должны установить восемь датчиков, этот третий; на каждый нужно от десяти минут до четверти часа — следовательно, на всё про всё, включая перелёты с места на место, уйдёт максимум, часа два. Вместе с уже миновавшими полутора часами — нормальная рабочая смена в открытом космосе, случалось и побольше…
— Дмитрий, на какую максимальную дистанцию вы сможете отойти от станции на своём «крабе»?
Дима, услыхав этот вопрос, едва не поперхнулся от неожиданности. Какая ещё максимальная дистанция? Куда это собрался астрофизик? Всякому здесь, на «Лагранже», известно, что для полётов на сколько-нибудь значимые расстояния «крабы» не используются, три-четыре, максимум, пять километров — вот их обычный предел. Он так и ответил астрофизику, не забыв добавить, что удаляться от станции более, чем на пятьсот метров в одиночку категорически запрещено — для этого нужен напарник на втором «крабе».
— А если нужно отойти километров на пятнадцать? Или это только на «попрошайке»?
«Попрошайка» — это пассажирский лихтер, тот самый, в котором они прибыли сюда и провели незабываемые две недели ожидания. С крошечного судёнышка сняли всё лишнее вроде коек-коконов, кресел и системы и дополнительных систем регенерации воздуха, разместив на освободившемся месте дополнительные аккумуляторные батареи и мощное оборудование для связи и навигации на значительном удалении от «материнской» станции. Вместе с внешним топливным баком такая модернизация превратила лихтер в малый корабль для местных сообщений, способный при необходимости отойти на собственной тяге от «Лагранжа» на несколько десятков тысяч километров и вернуться обратно — причём радиус действия был ограничен в-основном запасами воды, кислорода и провианта. Кроме того, на «спине» лихтера смонтировали большой параболическую антенну и куполообразный блистер из просвинцованного кварцевого стекла, а на носу, ниже пилотской кабины, установили пару манипуляторов для монтажных и швартовочных работ. Они, в отличие от телескопических «клешней», стоящих на «крабах», не втягивались, а всё время торчали вперёд —
