Без пары осталась только Роза. В принципе, я ее сознательно не выбирал. Само собой так получилось. Ей, запомнив номер, отдал последний ключ и сказал, не имея в виду никаких задних мыслей.
— Роза, мы с тобой вдвоем остались. Больше номеров нет. Так что вали спать, но дверь не запирай.
Выхватив у меня из рук ключ с бранзулеткой, Роза, подпрыгнув, смачно чмокнула меня в щеку и, уже стуча шпильками по лестнице, радостно закричала наверх, вдогонку остальным девчатам:
— Господин назначил меня любимой женой!!![122]
Арам на этот возглас сделал круглые глаза. И повернувшись ко мне, переспросил:
— Что, правда?
— О чем вы? — сделал я вид, что ничего не произошло совсем.
— Ну ара… Это… Про то, что девочка сказала.
Я спокойно допивал свое пиво, напряженно думая, что на это ответить Араму. Ничего не придумал и решил сказать правду.
— Да как вам сказать, они все теперь вроде как гарем у меня. Очень просили их одних тут не бросать. Наверное, посмотрели вокруг, прикинули расстояние до русских земель, подумали и вышли всем скопом замуж за мой автобус. Осуждаешь?
— Ты что? Завидую. Вах! — Арам попытался что-то изобразить рукой, тыкая пальцами в потолок. — За такое выпить надо.
— Уже выпили, — показал я на пустую кружку из-под пива.
— Нет, ара, за такое «Двин» пить надо, а не пиво, — ресторатор был настроен к продолжению банкета.
Ну да. Плавали — знаем. Сначала коньяк вдвоем бухать будем. Потом девочек позовем для развлечения, переместившись в некие райские кущи. А там и день прошел. У меня же на ближайшее время планов просто громадье, в которые пьянка с развратом никак не вписывается. Поэтому вежливо отказался от столь щедрого предложения:
— Арам-джан, давай позже. У меня коньяк на пиво плохо ложится. Будет просто перевод драгоценного продукта. Он же у тебя из-за ленточки.
— Обижаешь, дорогой, с собой привез. Старый запас.
Войдя в свой номер, первое, что я увидел — голую Розу, лежащую наискось на большой двуспальной кровати в нарочито соблазнительной позе.
— Роза, — сказал я насколько мог строго, — вырвем с корнем половую распущенность в коллективе. Я спать хочу, как не знаю кто. А потом у нас очень серьезное дело будет, от которого зависит, кем мы придем в этот мир и с чем. Наша борьба с сукой Майлз еще не закончилась.
Роза обиженно надула губки и напоказ заканючила, изображая маленькую девочку:
— Не-э… Я так не играю. Ты, злобный старый Бармалей, который решил лишить меня после еды сладкого? И вообще ты плохой.
— Плохой, плохой, — согласился с ней. — Впереди еще длинная ночь. Ты, наверное, не в курсе, что тут в сутках целых тридцать часов. Если я сейчас не посплю чуток, то до ночи точно не доживу.
Разделся.
Лег на край кровати.
Закрыл глаза и сказал:
— Все. Сплю.
Какой там «сплю»! Как только мой дружок ощутил вокруг своей головки смыкающиеся горячие губы, то тут же заявил мне, что я — как хочу, а он лично спать уже не будет.
После флеш-моба мои девочки (интересно, как быстро они стали для меня «моими») ускакали наверх приводить себя в порядок и отдыхать. Я специально наказал им не отсвечивать внизу. Во избежание. Разные сейчас могут быть варианты.
Публика втянулась в бар и расселась обедать. В помощь Агнешке откуда-то прибежали халдеить пара молодых чернокожих девок. И работы, я скажу, досталось им всем. В том числе и Араму, который юлой вертелся за стойкой. Пользуется заведение популярностью. Сразу видно.
Я сидел в баре, сначала у стойки на высоком табурете, потом, когда народа стало меньше, за столиком, терпеливо и тупо ожидая реакции местной власти предержащей на мое хулиганство, и спокойно тянул местное темное пиво, похожее на портер. Очень неплохое, кстати, пиво. Не соврал ресторатор. Но Майлз так и не дождался. Народ уже рассосался с обеда, и бар почти опустел, когда вместо нее пришла Светлана Беляева.
Она устало опустилась на лавку напротив меня, отделив себя столешницей, как контрольно-следовой полосой на границе, и, ни слова не говоря, уставилась в меня своими большими гляделками. В упор. Словно желая запомнить мой светлый лик до каждой мелкой черточки на всю оставшуюся жизнь, потому как мне вот-вот придет кирдык. Причем не извне, а я сам себе прямо тут сэппуку[123]буду делать. И не эстетствуя в полном соответствии с красивым японским обрядом, а по-простому, без изысков, без зачитывания предсмертной танка,[124]тупым столовым ножом для вящего доставления себе предсмертных мучений. Во имя ее прекрасных холодных глаз, естественно. А глаза-то у нее, оказывается — не серые совсем, а зеленые. Вот как бывает — просто обман зрения. Я, походя, отметил тогда в Иммиграционном отделе, что у нее светлые глаза, но почему-то в память впечаталось, что они серые. Ан нет — зеленые. Только очень-очень светлые, с некоторым свинцовым отливом по краям радужки. И в глазах этих читается интеллект, а не только верхнее образование. Блондинка. Натуральная блондинка, не крашеная, даже брови у нее светлые. Красотка, хотя в глаза это сразу не бросается, но приглядеться, так классом будет не ниже моих девочек. Но красота ее — не ярко-южная, а мягкая такая, пастельно-северная. Нос слегка курносит, но это только придает дополнительный шарм. Скулы высокие. Ротик маленький, выражение губ немного удивленное. Можно было бы за типичную блондинку принять, если бы не взгляд. Моментально вспомнился Валерий Агафонов[125]с романсом «Твои глаза зеленые, уста твои обманные…» Красивая и умная баба, да еще блондинка в том же флаконе. В итоге имеем характер нордический, выдержанный, как у Штирлица. А что в осадке? Железный дровосек Урфина Джюса.[126]Интересно, сколько людей на ее внешность уже купилось?
Трудно мне с ней будет. Такие стервы признают только свои условия. А мне сейчас с ней сразиться надо. И обязательно до победы.
Ой, мамочки, щас такое будет! Это ж не баба, а конь с яйцами!
