немолодым усталым торговцем, и тот завернул что-то в промасленную газету.
У другого прилавка Лена долго перебирала пластинки в потрепанных конвертах, выбрала одну.
Волгин ждал, отойдя в сторону.
– Какой-то вы грустный, – сказала Лена, закончив покупки. – Неужели вы не умеете улыбаться?
– Разучился.
– Да вы не расстраивайтесь, найдется ваш брат. Кто-нибудь обязательно откликнется и подскажет. Здесь не все такие, как вы думаете.
– Какие такие? – спросил Волгин.
– Ну… – девушка помедлила, пытаясь найти слова, потом произнесла с безыскусной простотой: – Не все предатели.
Волгин невесело усмехнулся:
– Может, и так. Может, не все. А может, и не так. Вот вы, к примеру… – Он отступил на шаг и смерил спутницу взглядом с ног до головы.
– Что я? – поежилась она.
– Вы почему не возвращаетесь?
Лена не сразу произнесла:
– Это долгая история…
– Ну, так расскажите. Я не спешу.
Он в упор уставился на нее.
Лена замялась.
– Что же вы? – настаивал Волгин. – Мне действительно очень интересно, как это – жить в Германии, работать здесь на заводе во время войны и при этом не быть предателем? Завод-то небось был военным?
Девушка молчала. Волгин понимающе кивнул: значит, так оно и есть.
– Значит, трудились на военном заводе. Какие-нибудь снаряды делали. Против нас. А теперь говорите: не предатель…
Лена отвела взгляд и закусила губу.
– Игорь! – вдруг воскликнула она.
– Да, я слушаю. Объясните мне, – настаивал он.
– Игорь! – повторила Лена и указала рукой ему за спину. – Посмотрите.
Волгин обернулся. Он не сразу нашел взглядом то, на что указывала девушка. А когда разглядел, то на мгновение оцепенел.
Он увидел… свое изображение. Обознаться было невозможно – это был он сам: улыбка во все лицо, непокорный вьющийся чуб. И рубаха тоже была его – в неяркий цветной горошек. Он хорошо помнил эту рубаху. Ее подарила ему мама в день рождения как раз перед войной. Волгин и надеть-то ее успел всего пару раз, а рубаха ему была очень к лицу.
Портрет Волгина был нарисован резкими, яркими мазками и заключен в грубую раму. Картину сжимала в руках невысокая женщина с цепким воинственным взглядом и нахрапистой повадкой.
– Триста марок! – по-вороньему выкрикивала женщина, заглядывая в глаза встречным, ведь каждый из них мог быть потенциальным покупателем. – Настоящее искусство. Не проходите мимо настоящего искусства. Эта картина украсит ваш дом. Покупайте! Всего за триста марок!
Волгин подскочил к торговке. Кровь прилила к лицу, в висках застучало.
– Откуда у вас это? – выпалил он.
– Триста марок, – оживилась торговка. Ей было достаточно короткого взгляда, чтобы понять: этот военный готов совершить сделку. – Работа известного художника. Очень ценная картина!
– Где вы взяли этот портрет? – рявкнул Волгин так решительно, что женщина попятилась назад. На ее гуттаперчевом лице появился неподдельный испуг.
– Игорь, остановитесь, вы ее пугаете! – воскликнула Лена на русском, а к торговке обратилась по-немецки: – Не бойтесь. Посмотрите: это он! Это он нарисован на картине, вы видите?..
Торговка недоверчиво взглянула на Волгина, потом на портрет.
– А и правда, – удивилась она, и в ее душе всколыхнулась тревога: а вдруг эти люди предъявят права на картину, и что тогда делать? Торговка внутренне собралась, чтобы отразить возможную атаку.
– Эту картину нарисовал его брат, – сказала Лена. – Он художник. Мы ищем его. Вы что-нибудь знаете об этом художнике?
– Я не знаю никакого художника.
– Тогда откуда у вас эта картина?
– Она моя, – насупилась торговка. – Я ее купила. Эта картина принадлежит мне, и я могу делать с ней, что захочу.
– Где вы ее купили? – спросил Волгин.
– Где-где… в лагере. На распродаже.
– Вы можете рассказать поподробнее? – ласково произнесла Лена, делая знак Волгину, чтобы он не встревал. – Что за лагерь, что за распродажа?
– Лагерь как лагерь. Там была распродажа, я купила две кастрюли и вот эту картину. Там еще всякое распродавали – и одежду, и ложки-вилки, но уж больно они были никчемные, – торговка брезгливо фыркнула. Потом погладила раму и посмотрела на портрет с некоторой даже любовью. – А картина мне понравилась. Посмотрите на нее, это же произведение искусства! Такую картину каждый захочет повесить у себя дома и будет доволен. Я бы повесила, – незаметно для себя самой торговка вновь принялась рекламировать товар.
Волгин еле сдерживался:
– Что за лагерь?
– Да тот, за городом. Где были пленные.
– Какие еще пленные?
– Русские. Их там много было.
– Это был лагерь военнопленных? – ошеломленно произнес Волгин.
– Ну да. Лагерь военнопленных, их там держали, в бараках. В лагере я и купила!.. На распродаже.
Тут раздался визг, а затем резкий свист. Торговка испуганно, будто защищая, прижала портрет к груди.
Вокруг забегали, засуетились люди – будто в большой муравейник кто-то воткнул палку. Кричали женщины, продавцы привычно прятали свой товар, некоторые стремительно откатывали в сторону тележки.
Сквозь толпу, расталкивая народ, бежал высокий худой брюнет в длиннополом пальто. За ним мчались несколько солдат военной полиции. Офицер вовсю свистел в свисток, раздувая щеки.
Брюнет опрокидывал прилавки, отшвыривал всех, кто попадался на пути. Он споткнулся, упал, а когда поднялся, выхватил из-за пазухи пистолет и, не целясь, выстрелил в сторону преследователей.
Женщины завопили пуще прежнего и бросились врассыпную.
Волгин схватил Лену за плечи и втолкнул в нишу в стене, а сам шагнул навстречу брюнету. Тот направил на Волгина пистолет. Волгин стремительным движением отбросил руку нападавшего и повалил его на землю.
Брюнет оказался крепким парнем. Он хорошо дрался, однако Волгин тоже был не лыком шит. Он знал несколько отличных приемов, позволявших отразить любую атаку. Этим приемам его обучил бывалый седой старшина на Втором Белорусском.
– Если фриц на тебя вот так пойдет, а ты без оружия, то вот здесь его подхвати, а сюда заведи руку. И он твой! – говорил старшина, демонстрируя свои выдающиеся борцовские навыки каждому желающему.
Солдаты в роте хохотали и дивились, а Волгин решил овладеть навыками, и они ему не раз пригодились в рукопашном бою. Помогли и сейчас.
Волгин применил один из приемов, и брюнет, взвыв от боли, распластался на земле. Из карманов пальто выкатились две гранаты.
Подскочившие солдаты из военной полиции скрутили ему руки за спину.
Усатый офицер устало провел тыльной стороной ладони по лбу и опустил свисток в карман.
– Спасибо, капитан, – сказал он Волгину. – Опять немецкое подполье. Совсем обнаглели, сволочи.
Офицер поднял с земли оторвавшийся от лацкана пальто брюнета значок. На значке красовалась паучья свастика. Брюнет с вызовом поглядел на офицера, затем перевел ненавидящий взгляд на Волгина.
– Уведите, – распорядился офицер. А Волгину сообщил: – Мы в соседнем квартале целый склад оружия нашли. Везде тайники нацистские… – он сокрушенно покачал головой
