росло и цвело, использовало каждую минуту короткого лета. И чем жарче был день, тем более сильно дурманил запах, тем сильнее хотелось зарыться в траву, и спать, спать. Далее пошли сосны. Сначала мелкие, еле заметные среди густой травы, потом всё больше и выше. Да и росли они всё чаще, постепенно превращая луг в лес. В этом лесу и находилось кладбище.
Огороженное зелёным деревянным забором, оно располагалось практически незаметно, сосуществовало вместе с естественной средой, образовав с нею некий симбиоз, где перемешалось и творение рук человека, и дикая природа. Надгробия чуть выглядывали из кустов можжевельника. Инга открыла тяжёлую скрипучую калитку, и они вошли в прохладный сумрак. Тишина и покой царили вокруг. Бабушка и Инга словно нырнули в тёплый омут, где вода сразу закладывает уши, искажая до неузнаваемости все звуки. Мёртвые любили тишину. У Инги создалось впечатление, что она вошла в чужую квартиру, где никого нет, но хозяева скоро придут. Баба Даша несколько оживилась, и, отстранив руку Инги, уверенно пошла среди могил. Инга последовала за ней.
Очень старые и совсем новые, с оградами и без, могилы плотно теснились друг к дружке, оставляя для посетителей лишь узкие проходы, обильно усыпанные хвоёй. Некоторые тропинки приспособили муравьи в качестве дорог, на них не было мусора, но стоило ступить на такую тропинку, как ноги сразу оказывались облепленными муравьями, готовыми растерзать непрошеного гостя. Сверху атаковали комары. Инга совсем забыла про их существование, и теперь беспрестанно шлёпала себя ладошкой, то тут, то там, в надежде прихлопнуть вредных насекомых. Комары, как заправские вампиры, старательно избегали солнечного света, прячась днём в лесу и тенистом кустарнике, и кладбище вполне подходило им в качестве убежища.
Лица покойников провожали Ингу с бабушкой взглядами. Под каким бы углом Инга не посмотрела на фотографию, ей всегда казалось, что портрет смотрит ей в глаза. Стояла ли девочка напротив надгробия, или сбоку от него – человек на портрете смотрел прямо в лицо. Мертвец словно следил за ней, как бдительный охранник в магазине или ночном клубе. Многих Инга знала при жизни, чьи-то лица видела впервые. Бабушка останавливалась почти у каждой могилы, и клала на надгробия конфеты и пироги, сыпала пшено, заодно успевая просвещать и Ингу.
– Вот здесь похоронена тётя Дуся. Она жила от нас неподалёку, в зелёном доме, где тебя собака покусала.
– Помню, ба. Только собака меня покусала на дороге, а к дому я только подходила.
На памятнике под фотографией виднелась табличка «Сидорова Е. В.» Инга сделала небольшое открытие, кроме как «тётя Дуся» соседку никто не называл, иногда просто Дуся. Но, оказывается, у неё были ещё фамилия и отчество. Баба Даша подошла к следующей могиле, продолжая что-то говорить внучке, но Инга её не слышала. Внимание девушки привлекла надпись «Посторонним В.» Не веря своим глазам, Инга подошла поближе.
«Могила Пятачка» оказалась серым покосившимся надгробием с выцветшей фотографией незнакомого мужчины. Памятник действительно имел табличку с надписью, но на ней было написано совсем другое – Проворин В. Буква, обозначающая отчество, оказалась скрыта поблёкшим пластмассовым цветком. Калитка у ограды стояла распахнутой, и Инга вошла внутрь, и отодвинула цветок. Солнце проникало даже сюда, за много лет оно усердно трудилось над ним, сделав твёрдый и гибкий пластик необычайно хрупким. Цветок рассыпался в руке на сотни белесых осколков.
– Ой! – Инга с испугом взглянула на фото, ожидая гнева умершего, но он по-прежнему улыбался.
За буквой «В» скрывалась буква «П». Дат не было видно, но эта могила появилась довольно давно. Похоже, у Проворина В. П. не осталось живых родственников. За могилой давно никто не следил, и цветок этот поставил кто-то, просто проходивший мимо. Возможно, хотел его выбросить, но передумал. Инга убрала пожухлую листву с могилы, и сорвала небольшой букетик марьянника, росшего на нейтральной территории, не оккупированной муравьями, а затем положила его на могилу. Улыбка Проворина В. чуть расширилась. Или Инге показалось.
Бабушка тем временем уже добралась до могилы дедушки. Она присела на деревянную скамеечку, вытянув больные ноги, и смотрела на памятник. Губы её слегка шевелились – бабушка то ли молилась, то ли разговаривала с покойным. Инга подошла к ней. Она слабо помнила деда при жизни, образ памятника сохранился в голове более отчётливо. Родители часто приезжали сюда в середине лета, с бабушкой, или без неё, но Ингу всегда брали с собой. Возможно, таким образом, они хотели сохранить в её памяти образ человека, которого она практически не видела при жизни, образ её предка. Дедушка тоже улыбался. Фотография нисколько не пострадала от времени, но снимок, с которого её изготовили, явно был старый, кое-где проступали не очень аккуратные следы ретуши. Баба Даша принялась раскладывать по могиле принесённые запасы, закончив, молча, перекрестилась.
– Крупа и хлеб – для птичек, пусть поминают, – вспомнила Инга слова бабушки.
Баба Даша встала, взяла веник, и принялась подметать землю внутри ограды, хотя подметать было нечего, могила дедушки всегда была в идеальном состоянии. Бабушка не упускала возможности лишний раз съездить или сходить сюда, чтобы навести порядок, либо же просила маму с папой.
– Домой, ба? – спросила Инга.
– Нет, внученька, я ещё похожу. Не всё обошла. Ты погуляй пока. Только далеко не уходи – мы скоро пойдём.
Инга побродила ещё, но чтение табличек ей скоро наскучило, и она просто пошла по тенистой аллее, надеясь наткнуться на что-то интересное. Дорожка шла всё дальше и дальше, вглубь леса. Новые надгробия появлялись всё реже и реже, чаще можно было увидеть старинные чугунные или стальные кованые кресты. Иногда кресты стояли простые, деревянные, но очень старинные. Удивительно, что они ещё не рассыпались от старости. В этой части кладбища уже давно никого не хоронили. Дальше пошли просто холмики. Без крестов. Некоторые больше напоминали кочки, чем могилы. Инга съёжилась от страха. Бабушка много раз говорила ей, что раньше часто приходилось хоронить детей, ведь не было поликлиник, прививки ещё не изобрели, да и рожать женщинам приходилось не в роддоме.
– А вдруг, это те самые детские могилки? – с ужасом подумала Инга.
Ей, действительно, стало страшно, внутренний голос тут же принялся искать другую причину существования столь маленьких холмиков. И нашёл. Любая куча земли со временем осыпается. Когда могилу метут или сгребают листву граблями, когда ветер в жаркую июльскую пору сдувает сухой песок – холмик уменьшается. И ещё много-много причин, по которым могила превращается в кочку. Стало немного легче. Далее высились заросли иван-чая. Кладбище закончилось. Может быть, закончилось. Точно сказать было нельзя, поскольку забор отсутствовал. Возможно, он упал от времени, а кому нужен забор в этой глуши? Вот и не стали ремонтировать, ведь кругом лес. Зачем лес отгораживать от леса? А может, кладбище продолжалось? А старые холмики просто скрывались в зарослях кипрея? Старые, никому не нужные. Никто ими не интересовался, никто не ухаживал, вот они и заросли.
Инга нашла тропинку и продолжила путь. Иван-чай дружил с крапивой. Жгучие листья, как стражники, защищали проход, обжигая даже через плотную ткань джинсов, кофточка и тем паче не спасала. Но возвращаться Инга и не думала. В ней проснулся исследователь, который интуитивно чувствовал впереди величайшее открытие, открытие века, и плевать ему было на крапиву. Наконец, иван-чай и крапива закончились. Дальше пошли сосны. Забор так и не появился, но это было неважно. Между деревьями уже сияло солнце, лес должен был скоро уступить место поляне, полю или лугу. И лес закончился. Внезапно.
Инга вышла на опушку. Это была даже не опушка – поляна. Возникшая среди леса, она сплошь поросла люпинами. Или была засеяна? Люпины росли так плотно друг к другу, что не оставалось сомнения в том, что кто-то изрядно здесь потрудился. Кроме люпинов ничего не было, ни травинки, ни кустика. На любой поляне можно встретить разнотравье, а здесь….. люпины и только
