Джастин предложил кюре открытую табакерку.
– Я надеюсь, мосье, что вы сможете меня просветить.
Де Бопре взял понюшку и красивым, движением поднес ее к одной ноздре.
– Это маловероятно, мосье. Я уже сказал, что давно удалился от света и почти забыл все с ним связанное.
– Это, mon pиre, к свету никакого отношения не имеет, – ответил его светлость. – Мне хотелось бы, чтобы вы перенеслись мысленно на семь лет назад.
– Итак? – Де Бопре взял перо и пропустил бородку между пальцами. – Что дальше, mon fils?[38]
– Вернувшись мысленно в те года, мосье, быть может, вы вспомнили жившую тут семью по фамилии Боннар?
Кюре кивнул, не спуская пристального взгляда с лица Эйвона.
– И особенно ребенка… Леони.
– Можно только гадать, что знает о Леони герцог Эйвон. Я же забыть не мог. – Голубые глаза оставались непроницаемыми.
Его светлость слегка покачивал обутой в сапог ногой.
– Прежде чем я перейду к дальнейшему, mon pиre, мне хотелось бы твердо знать, что все это останется строго конфиденциальным.
Кюре легонько провел пером по столу.
– А я, прежде чем обещать, что все, вами сказанное, останется между нами, хотел бы узнать, почему вас интересует крестьянская девушка и чем эта крестьянская девушка является для вас, – ответил он.
– В настоящее время она – мой паж, – невозмутимо сообщил Эйвон.
Кюре поднял брови.
– Вот как? Вы всегда берете себе в пажи девушек, господин герцог?
– Вовсе нет, mon pиre. И эта девушка пока не знает, что мне известен ее пол.
Перо ритмично обмахивало стол.
– Да, сын мой? И что ее ожидает?
Эйвон бросил на него надменный взгляд.
– Мосье де Бопре, не сомневаюсь, вы извините меня, если я упомяну, что моя мораль – не ваша забота.
Кюре спокойно встретил его взгляд.
– Да, сын мой, она – сугубо ваше дело, но вы сочли нужным сделать ее достоянием всего света. И я мог бы возразить, что благополучие Леони – не ваша забота.
– Она с вами не согласилась бы, mon риrе, Попытаемся понять друг друга: телом и душой она принадлежит мне. Я купил ее у негодяя, называющего себя ее братом.
– На то у него есть причина, – невозмутимо ответил де Бопре.
– Вы так думаете? Поверьте, мосье, Леони со мной куда безопаснее, чем с Жаном Боннаром. Я приехал просить вас помочь ей.
– Мне еще не доводилось слышать, мосье, чтобы… Сатана выбирал себе в союзники священнослужителя.
Зубы Эйвона белоснежно блеснули в мимолетной улыбке.
– Как ни далеки вы от света, mon риrе, об этом вы слышали?
– Да, мосье. Ваша репутация хорошо известна.
– Я польщен. Но в данном случае моя репутация к делу не относится. Леони со мной ничего не угрожает.
– Почему? – осведомился де Бопре.
– Потому что, отец мой, с ней связана тайна.
– Причина довольно легковесная.
– Тем не менее обойдемся ею. Мое слово, когда я его даю, служит надежным залогом.
Священник сложил руки перед собой, поглядел в глаза Эйвона и кивнул.
– Хорошо, mon fils. Скажите мне, что сталось с la petite. Жан всегда был скверным пройдохой и не захотел оставить Леони у меня. Куда он ее увез?
– В Париж, где купил харчевню. Переодел Леони мальчиком, и она пробыла мальчиком семь лет. А сейчас она мой паж и останется им, пока я не положу конец этой комедии.
– А что тогда?
Джастин постучал отполированным ногтем по крышке табакерки.
– Отвезу ее в Англию… к моей сестре. Я даже думаю… э… не удочерить ли ее. То есть стать ее опекуном. Разумеется, при ней будет почтенная компаньонка.
– Но почему, сын мой? Если вы желаете добра la petite, отошлите ее ко мне.
– Любезный отче, я еще никогда никому не желал добра. У меня есть причина оставить этого ребенка у себя. И, как ни странно, я очень к ней привязался. По-отцовски, поверьте мне.
Вошла домоправительница, держа поднос, котором стояли вино и рюмки. Она поставила та под рукой своего хозяина и удалилась.
Де Бопре налил своему гостю канарского.
– Продолжайте, сын мой. Я все еще не понял, чем могу помочь вам и ради чего вы проделали такой путь.
Герцог поднес рюмку к губам.
– Очень скучная поездка, – согласился он. – Впрочем, дороги у вас недурны, не то что наши английские. Я приехал, отец мой, попросить, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно про Леони.
– Известно мне, мосье, очень мало. Ее привезли сюда младенцем и увезли, когда ей едва исполнилось двенадцать.
Джастин наклонился вперед, упершись ладонью в стол.
– Откуда ее привезли, mоn риrе?
– Это всегда скрывалось. Мне кажется, приехали они из Шампани. Но прямо они мне никогда об этом не говорили.
– И даже… на исповеди?
– Нет. Но от этого вам пользы не было бы, сын мой. Просто по некоторым словам mиre[39]Боннар я заключил, что они родом из Шампани.
– Мосье! – Глаза Джастина чуть раскрылись. – Прошу вас говорить со мной прямо. Наблюдая, как Леони росла с младенческих лет, вы никогда не сомневались в том, что она дочь Боннаров?
– Порой я недоумевал, мосье…
– И только? И не было ничего, что указывало бы, что она не Боннар?
–Ничего, кроме ее лица.
– И ее волос, и ее рук. Но она никого вам не напоминала, отец мой?
– В нежном возрасте уловить сходство бывает затруднительно. Внешность ведь еще только складывается. Когда mere Боннар умирала, она пыталась сказать мне что-то. О Леони, я знаю, но она скончалась, не договорив.
Его светлость сдвинул брови.
– Какая досада.
Губы кюре сурово сжались.
– Но la petite, сударь? Что с нейсталось, когда она уехала отсюда?
– Как я вам уже сказал, ее вынудили выдавать себя за мальчика. Боннар женился на какой-то сварливой бабе и купил в Париже харчевню. Фу!
Его светлость взял понюшку табака.
– Может быть, и к лучшему, что Леони считали мальчиком, – негромко заметил де Бопре.
– О, несомненно. Я встретил ее как-то вечером, когда она убежала, чтобы избегнуть побоев. Я купил ее, и она ошибочно вообразила меня благородным героем.
