что стоило всё-таки забрать из дома — то есть из старого дома, — хоть какую-нибудь тёплую обувь. На дворе был конец октября, а ступни в прорезиненных кедах немного немели от холода. То ли ещё будет зимой.
Она поделилась тревогами. Перси важно заявил, что ведьмины сопли — ценнейший ингредиент, потому что болеют ведьмы редко. Лекси в ответ на это улыбнулась, и невозможно было понять, от предвосхищения появления соплей или потому что они снова обдурили Ынбёль.
Заяви они это неделю назад, Ынбёль послала бы их куда подальше и показала бы средний палец. Но с тех пор она умерла, переродилась, съехала от матери, творила свет, бегала от существ, которых даже не видела. Да что там, она даже в будущее уже заглянула. Если эта неделя её чему и научила — не стоит исключать никаких вероятностей. Да и с Перси она ругаться подустала, предпочитая на его едкие комментарии просто кивать.
— Я спрошу кое-что, — она зябко поёжилась, застёгивая молнию на куртке до самого подбородка. Удивительно, что в доме с окнами нараспашку было намного теплее, чем на улице. — Но я хочу, чтобы вы ответили мне нормально. Так, чтобы я точно поняла.
— На некоторые вопросы лучше не знать ответа вовсе, — увильнула Лекси, пошевелив носом: учуяла что-то сахарное. — А на другие просто отвечать скучно.
— А ещё есть такие, которые не поймёшь, как бы мы не объясняли, — добавил Перси.
Что ж, такое своеобразное заверение Ынбёль вполне устроило. Пахло сахарной ватой, в которой запутывались пауки, жженым сахаром и деревьями.
— Духи. Я про них читаю, постоянно слышу. Я знаю, что во мне есть этот дух, и я пользуюсь его силой…
— В тебе нет духа, Ынбёль, тебе ведь уже говорили, — Лекси терпеливо повздыхала, продолжая поиски сластей. — Ты и есть дух. И сила это твоя, хоть и его. Без него не было бы тебя. И значит ты — не ты. А он — это и есть ты.
— Но я правда совсем не чувствую его. Ты однажды сказала, что он ещё со мной не говорил. Так вот: он всё ещё молчит.
— Так ты и магией ещё толком не пользовалась. О чём с тобой говорить? О погоде? — хмыкнул Перси. — Ты хоть раз пыталась кого-то воскресить?
— А что, есть добровольцы? — кисло вздохнула Ынбёль. — Все мои знакомые живы, — и, не удержавшись, добавила: — Даже ты, хоть по тебе и не скажешь.
— Эй! — воскликнула Лекси обиженно. — Не говори так. В твоих словах много силы, которой ты пока что не понимаешь.
— Но Эш же…
— Эш всегда говорит лишь о том, что случится наверняка. Или о том, чего точно не случится. В его словах тоже сила, но она не такая.
И Ынбёль впервые поняла, что она имеет в виду. Ведьмы общались так по-разному как раз из-за разношёрстных сил.
Лекси со своими непонятными ответами, полуфразами и недомолвками. Перси, любое слово которого обжигало хоть лёгким покраснением, если не волдырями и обуглившейся кожей. Крис, припечатывающий каждым словом, как гвоздём. Во всём этом был если не особый смысл, то явная закономерность.
Ынбёль просияла.
— Смотри-ка, — Перси присвистнул. — Она тебя поняла.
— Значит, может спрашивать, — довольно улыбнулась Лекси.
— Ваши духи. То есть вы. Как это произошло? Что вообще произошло?
— Верховному нравится объяснять это как смешение соли с водой. Наши тела — вода. Дух, соответственно, это соль. В целом это недалеко от истины, но есть разница между солёной водой и морской солёной водой. Вот мы теперь — морская вода.
Ага. Пока что Ынбёль могла следить за мыслью.
— Все, кто есть в ковене, умерли. Духи нашли их и заняли тела, по пути зацепившись за душу. Ну или за то, что от неё осталось. Мой дух был как… — Лекси почесала подбородок, подбирая сравнение.
Ван уже поняла, что человеческим языком ей никто природу духа объяснить не сможет, потому как не было в них ничего природного. Всё, что есть в природе, рождается и умирает. Духи были вечными — как само время. Как арканы и как никем не убитый орёл, клюющий печень Прометея. Как сама магия, потому как её порождениями духи и являлись. Или же они были теми, кто принёс магию в этот мир?..
— Как клубничное варенье, — с тёплой улыбкой продолжила Лекси. — Однажды я опустила палец в банку, взяла попробовать только на самом кончике. Но было так вкусно, что я не заметила, как съела банку целиком.
— Ты упала в банку, а не съела её, — поправил Перси. Извечный переводчик. — Говори как есть. Она ведь не поймёт иначе.
— Можно и так, — пожала плечами Лекси. — Если тебе интересно, кто я сейчас, то я не отвечу. Никто не ответит. Он — это я, а я — это он. Мы едины и неотделимы.
— И это всегда так? Просто… Слияние?
— Нет, — Лекси покачала головой, — Перси вот сожрали.
— С потрохами, — подтвердил тот холодно, больше заинтересованный листом, упавшим на чёрную часть волос Лекси. — Осталось только имя. И любовь.
— То есть ты не Перси? Ты дух? — Ынбёль обещала себе не психовать, но сдерживалась с трудом. Её смутил не столько ответ, сколько равнодушие, с которым ответом поделились.
— Я не был Перси ещё до того, как в меня вселился дух, — пожал плечами тот. — Я умирал у её больничной койки, — он кивнул на счастливую Лекси. — Решил: умрёт она — умру я. Меня больше ничего не волновало. Во мне, кроме Лекси, и не было ничего. Дух занял пустое тело. И любезно оставил мне этого ребёнка.
— Ничего он тебе не оставлял, — поправила теперь уже Лекси, — он просто не смог меня отнять.
Оба говорили о произошедшем так спокойно, будто бы это вообще обычное дело. И дары, и духи, и любовь, которая так сильна, что её никакой магией не вытравишь.
Ынбёль ощутила укол зависти и страха.
Она бы не хотела утонуть в банке с вареньем. Не хотела бы раствориться в другом. Она бы вообще предпочла остаться собой, но ни Лекси, ни Перси не подтвердили, что это возможно. Наверно потому что никто из них такой вариант никогда и не рассматривал. И, очевидно, именно поэтому Эш сначала послал её именно к ним.
— Я хочу карамельное яблоко. И кислую тянучку. И всяких леденцов.
— А гнилые зубы тоже ценный ингредиент? — усмехнулась Ынбёль. Она любила сладкое, но сахарная одержимость Лекси делала ей физически больно.
— У нас не гниют зубы. Мы же живые трупы в каком-то смысле, — почти гордо ответила Лекси.
— А что насчёт волос? — большого труда стоило
