Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
Эту строфу «Отрывков из путешествия Онегина» прекрасно иллюстрируют рисунки Зинаиды Волконской.
Весной 1820 года З. Волконская уехала в Италию, в Рим. Палаццо Поли, в котором она жила, был превращен ею в русский литературно-художественный клуб. Недалеко от ее дома жили пенсионеры Петербургской Академии художеств, для которых этот дом всегда был гостеприимно открыт. В палаццо устраивались вечера, где художники писали декорации к спектаклям и играли в них роли. Недалеко находилась и римская Академия художеств Сан Лука, а русские художники были прикомандированы к этой академии. Президентом ее долгие годы был скульптор Антонио Канова, а затем живописец Винченцо Камуччини. Последний формально считался наставником русских художников. Он написал портреты многих русских, живших в Риме.
И здесь, в Риме, как и в России, З. Волконская вновь стала центром художнического кружка, к которому принадлежали молодые ученики академии: Ф. Бруни, К. и А. Брюлловы, К. Тон, С. Щедрин, а также скульптор Гальберг. В письмах из Рима Гальберг сообщает некоторые подробности: «Мне хотелось в театре поклониться одной княгине, может быть навернется работишка. Эта княгиня – княгиня З. А. Волконская. Женщина прелюбезная, преумная и предобрая. Женщина – автор, музыкант, актер, женщина с глазами очаровательными. Наконец, та самая, которая известна в Петербурге под именем Зинаиды Волконской. Она живет здесь около восьми месяцев. Она привезла с собой сюда живописца Ф. Бруни, который и живет у нее в доме», – пишет он 19 декабря 1820 года[50]. В другом письме он рассказывает: «Когда мы, русские пенсионеры, познакомились с княгиней Волконской, она начала приглашать нас на свои музыкальные вечера, что у нас здесь в Риме называется „приглашать в академию“. Мало-помалу эти музыкальные вечера превратились в оперы, и мы сами из зрителей превратились в актеров. Роли наши, правда, невелики и нетрудны. Все дело в том, чтобы постоять на сцене и не шуметь, но мы и того не умеем, несмотря на несколько проб. Князь Волконский, муж ее, и граф Остерман-Толстой всегда хохочут, когда мы по-свойски замаршируем на сцене. Щепкин, живописец, приехал из Неаполя, вздумал было тоже смеяться над нашим актерством, но в следующий раз его самого нарядили воином, заставили маршировать и сражаться. На этом сражении он так ловко хватил по лбу Тона, что вышиб у него всю роль из головы. Теперь наша очередь над ним подтрунивать. Кроме театра, ни князь, ни княгиня не причиняют мне недосуга»[51].
Кроме этого интимного кружка, в салоне Зинаиды Волконской бывали многие иностранные художники, в том числе такие знаменитости, как скульпторы Канова и Торвальдсен.
В 1821 году Зинаида Волконская пишет либретто и музыку оперы «Жанна д’Арк» и в том же году в Риме поет в ней заглавную партию.
В октябре 1822 года в Вероне состоялся конгресс царствующих монархов, сопровождаемый пышными празднествами. Здесь Зинаида Александровна опять появилась на сцене во время придворного спектакля, данного в честь императора Александра I, и, как написано в «Историческом вестнике» за 1897 год, Александр I «был приятно поражен удачным исполнением его любимой оперы».
Надо сказать, что отношение императора к княгине Волконской было самое дружеское. Это видно, например, из письма к ней Александра I от 2 апреля 1825 года в ответ на ее письмо, в котором она извещает о своем скором прибытии в Царское Село:
«Нужна вся неисчерпаемая снисходительность, которую Вы мне всегда оказывали, княгиня, чтобы обходиться со мною так, как Вы это делаете, потому что имели бы право считать меня неблагодарным и нечувствительным, тогда как я ни то, ни другое. Я кажусь таковым вследствие огромного бремени, тяготеющего надо мною и поглощающего все мое время. Но, прежде всего, должен сказать Вам, что радость знать, что Вы так близко и что через несколько часов я Вас увижу, огромная. Между пятью и шестью часами явлюсь к дверям Вашим с живейшим нетерпением выразить Вам, как глубоко я тронут дружбой Вашей. Располагая столь мало своим временем, я не хотел браться за перо прежде, чем мог в то же время известить Вас, что мне удалось устроить то, о чем Вы меня просили. Это немного замедлилось, потому что надо было преодолеть немало трудностей. Итак, до свидания. Примите уверения и проч. Царское Село, 2 апреля 1825 года»[52].
«Не подлежит сомнению, – сказано в «Историческом вестнике», – что в этом письме говорится не о личной просьбе кн. Волконской. Она просила помощи или милости государя для кого-нибудь из многих, которые обращались к ее заступничеству ввиду дружеского расположения к ней императора Александра I»[53].
Когда Александр I уехал в Таганрог, Зинаида Александровна вернулась в Москву, где, живя вдали от двора, пользовалась большей свободой и могла вести жизнь, которая удовлетворяла ее вкусам.
После смерти государя она написала стихи, посвященные Александру I, которые в феврале 1826 года напечатали в «Дамском журнале» и в том же году перепечатали в «Московском телеграфе». Эти стихи были положены ею на музыку и пропеты с хором на одном из вечеров. Кантата «Памяти императора Александра I» издана в Карлсруе в 1865 году. К кантате приложен портрет княгини с акварели К. Брюллова, написанный в Риме в 1830 году.
Но мы забежали вперед…
Из Вероны княгиня Волконская уехала в Петербург и стала изучать скандинавскую археологию в связи с историей России для новой задуманной ею работы «Табло славы» (в русском переводе «Славянская картина»). В это время ее главным научным руководителем был филолог-лингвист швейцарец Андре Мериан. В качестве представителя русской дипломатической миссии он посетил многие государства Европы, был намного старше Зинаиды Александровны и, по-видимому, знал еще ее отца.
В 1820 году, когда между ними завязалась переписка, Волконской исполнилось тридцать, но она все еще казалась ему юной девочкой.
Мериан писал ей письма на двадцати листах. Он излагал целыми страницами свою лингвистическую систему, из которой следовало, в соответствии с Библией, что все языки – не что иное как диалекты, исходящие из одного божественного источника (именно это он доказывал всю жизнь).
Обретя склонную к филологии собеседницу, Мериан надеялся, что в дальнейшем княгиня сможет представлять его интересы в русских научных кругах, с которыми был давно связан, и пропагандировать его систему, покровительствовать тем или иным лицам (или трудам). Требовалось только, чтобы Волконская полноправно вошла в эти круги.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
