себя питерский заказ. В город уже прибыл представитель «Общества Путиловских заводов».
«И это я знаю», — Мите пришлось сделать усилие, чтоб удержаться и не кивнуть.
— Вскоре отец ждет его к себе. Он как раз вошел с бельгийцами в долю.
— Своевременно! — протянул Митя.
— Всего лишь расчет и предвиденье! — нагло ухмыльнулся в ответ Алешка.
Митя и раньше не сомневался, что Лаппо-Данилевские причастны к набегу. А теперь этот наглец практически впрямую намекает и думает, ему это обойдется?
— Столько дел предстоит! — Алексей помотал головой как лошадь перед неподъемной телегой — которую хочешь-не хочешь, а везти надо! — Отец настаивает, чтобы я во всем участвовал. Приятно сознавать, что самый близкий человек ценит твои таланты, — его насмешливый прищур не оставлял сомнений — о разногласиях в семье Меркуловых он знает. Еще и невинным тоном добавил. — Жаль, что вас с батюшкой почти не видят вместе. Будто он вам вовсе и не отец!
«На каторгу вы с своим батюшкой отправитесь разом, по-родственному. Уж я позабочусь!» — холодно и даже слегка отстраненно подумал Митя.
— А что касается вашего вопроса, Митя…
Задумавшийся Митя невольно вздрогнул: какого вопроса?
— То я и впрямь рад государеву указу. Излишек образования заставляет представителей низших сословий забывать свое место. Они думают, что, если справляются с математикой и гимназической латынью, так могут справиться и с университетским курсом, а потом уж и вовсе лезут в правления и в комитеты. Не только уездные, но губернские и столичные! Так говорит мой отец, и он прав!
— Или просто боится конкуренции? — сквозь зубы процедил Захар Гирш.
— Мне нравится наша кухарка — у нее получается прекрасное бланманже! Вот пусть она и ее дети тоже продолжают управляться на кухне, а дела серьезные, особенно государственные, оставят природой предназначенным для этого людям! — и Алешка ехидно добавил. — Ne sutor ultra crepidam!7
Судя по выражению лица гимназиста, Алешку снова собрались бить.
— Жаль только, в империи нет столько Кровных, чтобы занять должности во всех комитетах. Особенно уездных. — обронил Митя.
И с наслаждением полюбовался как лица что Алешки, что его противника вдруг приобрели одинаковое выражение.
— А что вы на меня так глядите, господа? Только Кровная Знать предназначена для государственных дел по своей природе, унаследованной от Чтимых Предков.
— Дворянство! — вскинулся Алешка.
— Всего лишь потомки дружинников, получивших надел земли от Кровных князей.
— Землю, которую они должны были защищать! — нравоучительно поднял палец Алешка. — Земля эта полита кровью дворянской, дворянство — щит и меч империи, кто, кроме нас…
— Мой дядя, старший брат отца, погиб в семьдесят восьмом, на русско-турецкой. Он был из кантонистов8. - устало сказал Гирш. — А дед — в Крымскую.
— Вот видите, Алексей? — ласково подхватил Митя. — Не так уж велика разница между сыном сапожника и сыном господина Лаппо-Данилевского. Во всяком случае, с точки зрения Кровных.
— Сыну сапожника как-то не слишком льстит! — буркнул Гирш.
Пальцы Алешки на набалдашнике трости побелели, он кинул на Митю убийственный взгляд и процедил:
— Есть еще образование и воспитание!
— То есть, те же математика и латынь? — еще ласковей напомнил Митя.
Конечно, разница есть! Но если Лаппо-Данилевские выступают за привилегии дворянства, то Мите ничего не остается, как стать либералом. И может даже чуть-чуть рэволюционэром. Как там у франков? Libeгte, Egalite, Fгateгnite?9 Великие Предки, это он Алешке тоже припомнит!
— Полагаете, государь ошибается? — в голосе Алешки задрожало предвкушение.
— Полагаю, кровный правитель-Даждьбожич, не нуждается ни в моем одобрении, ни в вашем. Как верно подметил ваш батюшка: не следует забывать свое место! Честь имею! — Митя приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.
Алешка неожиданно качнулся вперед, его лицо оказалось совсем близко от Митиного, и он тихо, на пределе слуха, выдохнул:
— Полагаете, ваше место выше моего? Сомневаюсь! Если уж вас сразу за своего не признали…
— О чем вы, Лаппо-Данилевский? — ровно, даже не думая понижать голос, спросил Митя.
— Да так… На псарнях тоже псари сердобольные случаются: чем топить случайных щенков, лавочникам их пристраивают, мастеровым. Это я к разговору о природе. Доброго дня! — и он направился прочь, с шиком постукивая тростью по мостовой.
— Что за тупость он тут ботал? Ума, что ли, от спеси дворянской совсем лишился? — сквозь зубы процедил Гирш.
Митя сделал вид, что не замечает устремленных на него взглядов. Алешкины слова, а тем более спрятанные под ними намеки были омерзительны и предельно оскорбительны, но Митя бы их даже не понял, если бы не разговор с Урусовым! А он еще гадал, много ли Алешка увидел, когда Митя уничтожал мертвецов на бабайковском подворье? Что ж, кажется, достаточно, чтобы сделать выводы. Те же самые, что Урусов, и возможно — губернаторша. Что Митя — незаконнорожденный Мораныч. И что теперь? Как Лаппо-Данилевские намерены использовать это знание? Попытаются опозорить отца или самого Митю? Алешка с отцом, конечно, негодяи и убийцы, но не самоубийцы же, чтоб впрямую, а не как Алешка только что — завуалированным намеком! — лезть в дела семейные кровных Моранычей.
— Думаю, его слова предназначались не нам. И не стоит о чужих делах любопытствовать. вдруг вмешался молчавший все это время спутник Гирша.
Спокойный и неожиданно напевный голос реалиста разорвал лихорадочный хоровод Митиных мыслей.
— Вы уж простите, что сразу не представился, но вы с Лаппо-Данилевским так чудно переругивались, — реалист развел руками. — Боялся пропустить хоть слово!
— Мы не переругивались! — Митя поглядел на него надменно.
— Да-да, вы это… как там говорится… о, подпускали друг другу шпильки! — ухмыльнулся реалист. — Так что оба теперь смахиваете на подушечки для булавок: насчет дворянства вы его подкузьмили, но он вас тоже достал, хоть я и не понял — чем!
— Слишком тонко для такого быдла, как мы, — фыркнул Гирш.
— Да успокойся ты! — добродушно цыкнул на него реалист. — Вы ж домой шли? — он снова повернулся к Мите. — Пойдемте, нам по пути. — и зашагал рядом с Митей по улице. Через мгновение их догнал и Гирш, и пошел рядом, но. одновременно на некотором отдалении. Точно не мог решить, с ними ему идти или нет. — А почему не спрашиваете, откуда я знаю, где вы живете?
— Вы знаете Ингвара Штольца. — равнодушно ответил Митя. Вот уж сложно догадаться!
— Точно! — реалист снова заулыбался. — Он о вас часто говорит.
Раньше Митя бы не сомневался — ничего хорошего Ингвар о нем сказать не мог, но теперь их отношения из откровенно враждебных превратились в… странные. Ингвар перестал на него фырчать, как позабытый на печке чайник, а иногда Митя ловил на себе его задумчивый, и словно чего-то ожидающий взгляд. Самому Мите
