где находится, но его ненависть оказалась живучей. Памяти у него не было, а ненависть осталась.
Дора Клементьевна шумно дышала; это дыхание давило на него, как будто он сидел внизу, а сверху сыпалась земля. Серёжа почему-то подумал, что эта женщина принесёт ему несчастье. Стойкая ненависть обострила его чувства, и постепенно мальчик восстановил в памяти всё, что с ним случилось. Снег, кровь, шестеро на одного. В детдоме всегда так: набрасываются всей стаей, бьют до полусмерти. Хорошо, что не убили. Серёжа старался не смотреть, как одевается Дора Клементьевна, как ставит чайник на плитку, гремит чашками. Всё, что она делала, вызывало в нём страх. Больше всего он боялся, что она прикоснётся к нему. Страх постепенно разрастался. Мальчик боялся, что сейчас она подойдёт к нему и наклонится. Серёжа затаил дыхание. Лучше совсем не дышать, лишь бы не вдохнуть запах неприятной ему женщины. Дора Клементьевна почувствовала состояние мальчика. За неделю, проведённую у его постели, она поняла, что, находясь без сознания, мальчик отталкивает её, словно она хочет отнять у него жизнь.
– На, поешь, мой маленький! – Она поднесла к нему тарелку с хлебом, густо намазанным маслом. Серёжа сердито отвернулся. Запах хлеба вызвал у него тошноту.
– Это у тебя от голода, – сказала Дора Клементьевна и подвинула стул ближе к кровати. Она поставила на стул тарелку и чашку с чаем. – Ешь давай! А то умрёшь.
Серёжа немного подумал и склонился над тарелкой. Умирать ему не хотелось. В течение ещё одной недели Дора Клементьевна ухаживала за пострадавшим мальчиком: ставила ему горшок, убирала за ним, кормила и разговаривала, не надеясь услышать в ответ слово благодарности. Атмосфера непонимания и ненависти поселилась в узкой и тесной комнатке, где Дора Клементьевна провела больше двадцати лет.
– Летом на море поедем, – говорила она сама с собой, – деньги у меня есть. Накопила за эти годы. На море тебе будет хорошо. Ты там отогреешься, оттаешь, отъешься. Станешь нормальным мальчиком.
– Я нормальный! – крикнул Серёжа. – Я нормальный.
– Конечно, нормальный, – засмеялась Дора Клементьевна, – ты нормальнее всех! Тебе надо больше кушать. А то вылитый скелет!
Она обрадовалась, что мальчик не только реагирует на её слова, но и понимает смысл сказанного. Через две недели Серёжа вернулся в общую спальню своей группы. Юрий Васильевич не выдержал и сделал замечание доктору Саркисян.
– Дора Клементьевна, я на многое закрываю глаза, но мальчик не может спать с вами в одной комнате! Это непедагогично!
Саркисян похолодела. В таком тоне директор разговаривал с ней впервые. Она никогда и никому не позволяла делать ей замечания. За двадцать лет Дора Клементьевна изучила обстановку в детдоме и знала, как себя вести, чтобы не давать повода для обсуждения её скромной персоны.
– Серёжа ещё слаб, но если вы, Юрий Васильевич, настаиваете… – пробормотала смущённая Дора Клементьевна.
Серёжа безропотно переехал в общую спальню. Его утомила чрезмерная забота одинокой женщины. Иногда мальчик жалел Дору Клементьевну. Она казалась ему беззащитной, но чаще её сопение, храп и одышка вызывали в нём необузданные вспышки страха и гнева. К тому же директор выполнил своё обещание. Серёже Москвину выписали дополнительное питание. Теперь его тарелки наполняли вкусным душистым супом, на второе бросали крупные куски мяса, а на третье выписывали бутылочки с сиропом шиповника. Всё это было на глазах у детей, которых кормили по нормам, установленным в министерстве. Усиленное питание полагалось лишь избранным. Серёжа делился с ребятами, не очень охотно, но всё же раздавал бутылочки с сиропом, разрезал мясо, ломал белый хлеб на части. Он стал пользоваться уважением среди детдомовцев. Перед ним заискивали. Все знали, что к нему благоволят и директор детдома, и доктор Саркисян. Не многие детдомовцы удостаивались такой чести.
Мальчик немного подрос и окреп. Дора Клементьевна не могла насмотреться на своего любимца. Чувствуя его неприятие, она не переходила за черту, отделяющую воспитанника от врача, но старалась чаще попадаться мальчику на глаза. Серёжа был благодарен ей; ведь если бы не Дора, гнить бы ему в могиле. Постепенно он стал оттаивать, стал меньше драться, лучше учиться. Иногда мечтал о море. И всё потихоньку наладилось. Дора Клементьевна больше не казалась ему страшной ведьмой. Серёжа почти согласился поехать с ней на море. Осталось получить согласие директора школы. Дора Клементьевна беспечно махала рукой: мол, подойдёт время, договорюсь с Юрием Васильевичем. Так началась новая жизнь Серёжи Москвина без лишений и потрясений. За спиной незримо стояла Дора Клементьевна, прикрывающая его от житейских невзгод. Неудержимо приближалось лето, впереди забрезжило море, но тут случилась новая напасть, да такая, что вспомнить страшно. Иногда Москвину казалось, что всё произошло не с ним, а с кем-то другим, но ведь произошло! Или нет? И ещё он не понимал, почему напасти сыплются именно на него, почему они выбрали его, а не кого-то другого, покрепче и физически, и морально? И сам себе отвечал, что напасти выбирают того, кто может их выдержать с честью и достоинством. В глубине души понимая, что это плохое утешение. Лучше бы его жизнь прошла без потрясений.
* * *
Снег приятно поскрипывал под ногами. Серёжа шёл в медпункт. Его заставляли взвешиваться каждую неделю. Это входило в норму усиленного питания. Получил паёк, съел – будь добр, отчитайся! Немедленно вставай на весы! Юрий Васильевич лично следил за параметрами роста и веса. Дора Клементьевна торжественно устанавливала Серёжу на ростомер и долго водила муфтой, чтобы убедиться в увеличении роста. Потом долго взвешивала, улыбаясь: дескать, усиленное питание пошло мальчику на пользу. Дора Клементьевна каждый день обещала себе, что скажет директору о будущей поездке на море вместе с Серёжей, но всякий раз откладывала. Она чувствовала, что время ещё не пришло. Рано договариваться. Нужно, чтобы мальчик немного подрос и окреп после травм и побоев. Серёжа веселее шмыгнул носом и ускорил шаг. Вечером его ждал сытный ужин. Разумеется, он поделится с ребятами. Они тоже хотят вкусной еды. Хорошо, что усиленное питание у нескольких ребят, а не у одного Серёжи. Иначе бы ему не простили неравенства. Но ведь он ничего и ни у кого не просил.
И тут Серёжа увидел их. Они стояли на тропинке плечом к плечу. Не пройти, не обежать. Всё равно догонят. Плотная стена скалящихся зубов. Серёжа похолодел. Вот она, пришла расплата! За всё нужно платить. Даже за усиленное питание.
– Иди сюда, директорский выкормыш! – крикнул Волчара и зло сплюнул. В его руках блеснул ножичек. Не нож, не выкидуха, а небольшой перочинный ножичек, заострённый до лезвия бритвы. Мальчик остановился. Кричать бесполезно.
