— Сколько раз ты проводила гименопластику?
— Что?!
— Отвечай, сколько раз!
— Т… т-т-три!
Лука отпустил ее, слегка толкнул в сторону и выключил воду. Тяжело дыша, вся напрягшись как пружина и дрожа, она обтекала ледяной водой. Ее тушь потекла, помада размазалась, волосы висели смоляной паклей.
— Да я тебя… Да я! — вскричала она, набрасываясь на него с кулаками. Он поймал ее за запястья и тряхнул так, что та аж подпрыгнула на месте.
— Рот заткнула, ссука! Еще раз обратишься ко мне на «ты», выпорю до полусмерти, подвешу к потолку за ноги и лишу тебя твоей драгоценной невинности вниз головой в глухом кожаном шлеме. Поняла? Я в курсе, как это больно после гименопластики, — невинные девы твоего пошиба у меня уже были.
Девчонка смотрела на него, ошарашенно выпучив глаза.
«Твою же мать, Матвей!» — выругался Лука про себя, а потом вслух гневно добавил:
— А ну вали отсюда, пока я добрый!
— У м-меня волосы… м-мокрые… — сорвалась на истерику фальшивая Кристина.
Лука бросил ей полотенце.
— Оставь себе и вали. Если твое долбаное агентство еще раз пришлет мне не то, что я заказал, их девка серьезно пострадает. Поняла?
Проследив, чтобы девушка вышла на улицу, Лука вернулся в кабинет, достал из мини-бара бутылку виски, а из серванта увесистый приземистый стакан, плеснул напиток на самое дно, выпил и, захватив с собой телефонную трубку, улегся на диван.
— Владимир, никого ко мне сегодня не пускать. Проследи, чтобы эта шлюха не околачивалась рядом с домом. Мерседес с ТО привезли? А какого хрена?! Да пошли вы все!
Он сбросил звонок и откинул трубку на рядом стоящее кресло. Внутри бушевало непонятное раздражение. Похоже, дебильная шуточка Матвея все же попала в цель… Как же его задолбало это все!
Прошло еще три дня, а Кристине так ни разу и не позвонил Матвей. Она просто поверить в это не могла, вся сгорая от обиды, унижения и осознания собственной глупости. Сегодня был день, когда приезжали родители, и она обещала папе приехать встретить их на вокзале. Для папы, признаться, это было крайне необычно — путешествовать по железной дороге, но, видимо, в данном случае он решил сделать исключение, поддавшись убеждениям Ларисы, которой захотелось романтики. Кристина так и не решилась спросить его, приедут ли на вокзал Лука или Матвей. В конце концов, это она была ближе к ним и, казалось бы, должна быть в курсе насчет их планов. Впрочем, она понятия не имела, как все должно было складываться в этой ситуации — она совсем запуталась и просто отказывалась тратить еще хоть сколько-нибудь сил на анализ ее отношений со сводными братьями.
Когда она увидела отца с супругой на стоянке перед вокзалом, где их уже ждал серебристый Бентли с открытыми дверцами, сердце ее слегка отпустило, потому что поблизости не было видно ни Луки, ни Матвея. Папа стоял с таким выражением надменного пренебрежения на лице, словно всех окружающих считал какими-нибудь презренными червями. Поездочка явно не доставила ему удовольствия, и Кристина позволила себе слегка позлорадствовать на сей счет, потому что Ларисе от него, возможно, достанется. Не то чтобы она плохо к ней относилась, но разве не она втянула ее во все, что с ней здесь произошло? Не могла же она совершенно не знать своих сыновей! «Милые мальчики»! Как же! Девушка поспешила к папе, по которому давно соскучилась, но по дороге слегка сбавила ход, потому что заметила вдруг, как с противоположной стороны улицы к ним приближается Матвей. Кровь разом отлила ото всех ее жизненно важных органов к лицу и, возможно, к низу живота, дыхание сразу сбилось, и она чертыхнулась про себя, что не догадалась надеть солнечные очки.
Матвей как раз благоразумно позаботился о том, чтобы спрятать глаза за зеркальными черными стеклами. Он, видимо, на днях слегка подстриг волосы, и теперь они немного не доставали до плеч, слегка развеваясь на ветру тяжелыми локонами. Его белая в тонкую серую полоску неглаженая рубашка была расстегнута на груди, и из-под рукавов черного замшевого пиджака выглядывали ее расстегнутые рукава, темно-серые пятнистые джинсы потрясающе облегали узкие бедра и стройные ноги, черные туфли были начищены до блеска.
Они подошли к родителям с разных сторон почти одновременно. Кристина так давно мечтала броситься к папе на шею, но вместо этого, увидев Матвея вблизи, она словно вся оцепенела. Воспоминания о нем слегка стерлись из ее памяти, и она с трепетом осознала заново, насколько он был хорош. Ей даже не верилось, что это он был с ней в тот день. Тогда он был веселым, беспечным, общительным, фамильярным, страстным. Сейчас он выглядел холодным и неприступным, словно они никогда и не были знакомы. Ее замешательство, наверное, длилось не более нескольких секунд, после которых она все же бросилась к папе в объятья с радостными возгласами: «Привет! Ну, наконец-то! Я так соскучилась!». Рассмеявшись, он крепко ее обнял и расцеловал, и в его газах тут же засветилась такая гордость, с какой только любящий отец может смотреть на свою единственную любящую дочь.
Ларису Кристина тоже коротко обняла и условно поцеловала в щеку. Та была сама элегантность — моложавая, свежая, роскошная, в дорогих серьгах с изумрудами («Наверняка, папа подарил», — подумала Кристина). Впрочем, отец был тем еще ценителем женской красоты и стиля — другую бы он рядом не потерпел. Лариса тут же рассыпалась перед Кристиной в комплиментах. Конечно, все они, по мнению Кристины, были заслуженными, но она знала, что мачеха скорее перед папой старается.
Когда эти эмоциональные женские обмены любезностями остались позади, все невольно обратили взоры к Матвею, который стоял рядом — отстраненный, недоступный, холодный, немного надменный и, по мнению Кристины, потрясающе сексуальный. Его элегантная и претенциозная небрежность в одежде, да и в манере держать себя снова выбили ее из колеи. Поглядывая на него, она недоумевала, неужели именно этот заносчивый и серьезный молодой человек всего несколько дней назад сходил по ней с ума и просто удушал ее своей страстью. Он снял очки, повесил их за дужку на карман пиджака и пожал руку отцу Кристины. Они вежливо и сдержанно обменялись приветствиями, и Кристине даже стало немного не по себе от той непоколебимой уверенности, с какой говорил с ее отцом Матвей. Вообще ее папаша был не из тех людей, с которыми все запросто находили общий язык с первого взгляда. Своей суровостью он любого мог заставить робеть, и уж тем более какого-то заносчивого двадцатидвухлетнего мальчишку. Видимо, Матвей был каким-то непонятным для Кристины исключением из правил. Закончив диалог с отцом девушки, Матвей одной рукой обнял мать и поцеловал ее в щеку. Та погладила его по щеке, с умилением пролепетав: «Мой красавчик!». А Кристине от «красавчика» достался только короткий кивок головы и едва уловимое «привет», произнесенное почти одними лишь губами. Кажется, он даже взглядом с ней ни на миг не встретился, вновь скрыв его за зеркальными очками.
Все время, пока между всеми шла оживленная беседа, Кристина молчала, чувствуя себя раздавленной, хотя прекрасно понимала, что при родителях Матвей ни за что бы не стал выражать свои чувства. Но только она все равно надеялась хотя бы на что-то, пока Лариса Павловна вдруг не произнесла с веселым энтузиазмом:
