Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
директор русского департамента Министерства иностранных дел, явился к Антонову и передал ему приглашение на новую русско-японскую конференцию. В тот же день об эвакуации Приморья была извещена и Америка; однако она, выразив удовольствие этому факту, опять запросила японцев: а как же насчет Сахалина? Но из-за Сахалина японские империалисты решили дать серьезный бой.
9 июля «из авторитетных источников» по белому Приморью пронеслась весть о предстоящей в недалеком будущем эвакуации японских войск. Через несколько дней во всех пунктах, занятых японскими войсками, появились большие белые плакаты с объявлением штаба японских императорских войск на русском и японском языках о решении Японского Императорского правительства вывести все свои части из пределов Приморья. Эвакуация должна была произвестись в четыре приема: 1) от ст. Уссури до разъезда Дубининского, 2) от ст. Пограничная до разъезда Барановского и Сучанской ветки от ее конца у Сучанских рудников до станции Шкотово, 3) от разъезда Барановского и Шкотова до станции Угольная и 4) района к югу от ст. Угольная, иными словами, района крепости Владивосток. П.С. Парфенов (Алтайский) в своей книге указывает 10 сентября, как первый день японской эвакуации, что, однако, не соответствует действительности, так как японская эвакуация началась 17 августа.
Как видно из вышеприведенной выдержки из книги П.С. Парфенова (Алтайского), у японцев не имелось какого-либо договора или соглашения с красными (ДВР или РСФСР), а потому, казалось бы, японцы вольны в своих решениях относительно передачи оставляемых ими территории и имущества либо белым, либо красным. Вопрос этот, столь важный для белых, не был разъяснен японскими властями. Кроме того, поскольку эвакуация четвертого участка должна была закончиться лишь около 25 октября и поскольку наиболее ценное и важное в отношении обороны края имущество находилось в самом Владивостоке, поднимался вопрос: в случае передачи края и имущества местной, то есть белой русской, власти выдадут ли японцы белым огнеприпасы из складов Владивостока в периоды, предшествующие оставлению ими самого Владивостока, или нет? Сомнения не могло быть, что вслед за оставлением японцами первых районов красные произведут покушение на их захват, не дожидаясь полного ухода интервентов с последнего клочка Приморской земли. В случае своевременного неполучения огнеприпасов белыми из Владивостокских складов борьба войск Приамурского края с красными должна была бы быть обреченной на быструю и полную катастрофу. Но даже в случае своевременного получения белыми этих запасов приближающаяся борьба с наступающим противником должна все равно быть весьма тяжелой для белых. Спасти белых и дать им полную победу при таких обстоятельствах могло лишь одно чудо.
Правитель края и воевода Земской рати М.К. Дитерихс, человек глубоко верующий, верил в чудо. На борьбу с коммунистами и большевиками он намеревался поднять русских людей древним лозунгом: «Вера, Царь и Отечество». Именитое купечество, торговый люд, мещанство и крестьянство призывались, по примеру 1812 г., к жертвенности. Правитель наметил ряд крестьянских съездов, на которых он намеревался зажечь боевым духом приморских сельчан. Пополненная ратниками всенародного ополчения, армия должна была усилиться настолько, чтоб от обороны она могла перейти в наступление. Таким вот путем правитель и воевода наметил идти вперед. Какие же поправки к этому плану давала действительность?
Мы не будем говорить здесь о жертвенности именитого купечества, торговых людей и мещан. Ее не было вовсе. Отсутствие денежных средств у правителя Приамурского края и слишком мизерный срок, предоставленный ему судьбой, лишали надежд, что искры красноречия правителя, бросаемые в крестьянство, смогут возжечь неугасимый, могучий огонь служения Белой идее среди местного крестьянства. Таким образом оставалась, казалось бы, одна лишь армия, переименованная ныне в Земскую рать. Но и с ней дела обстояли не так уж важно.
Не была еще объявлена поголовная мобилизация всего способного носить оружие городского населения, как в рядах белых войск выявилось иное движение – дезертирство. Правда, началось оно не после обнародования японцами своего решения уйти, а несколько раньше – в то время как междоусобная склока нарсобщиков и меркуловцев готовилась, казалось, привести к кровавому столкновению каппелевцев и семеновцев. В эти смутные дни ряд воинских чинов самовольно покинул ряды воинских частей. Известие о грядущем уходе японцев, опасения возможного предательства со стороны их на манер братьев чехословаков и иных «доблестных» союзников, при безнадежности грядущей борьбы с красными с перспективой попасть при случае в какую-нибудь катастрофу вроде новороссийской эвакуации, а в лучшем случае разоружение на китайской или японской границе и дальнейшие скитания за границей, чего доброго, беспомощного калеки – все это, вместе взятое, невольно заставляло призадуматься каждого из белых бойцов. Желание жить у многих начинало перевешивать чувство долга перед Родиной – Белой идеей.
Еще ранее, в течение этих последних полутора лет, проведенных армией в Приморье, не видя порядка в среде своих водителей и постепенно теряя к ним уважение, многие офицеры и солдаты стали все чаще и чаще поглядывать в сторону полосы отчуждения КВЖД, где имелся такой обетованный мирный город, как Харбин. Правда, не все, кто осел в Харбине, нашли там золотое дно, немало было и таких, кто, побившись-побившись в чужом городе, прибыл в Приморье снова служить под белыми знаменами. Были такие, но все же процент дезертиров летом и осенью 1922 г. так повысился в белоповстанческих частях, что о нем невольно приходится говорить. Никогда еще прежде, ни на Волге, на Урале, в Сибири, в Забайкалье или хотя бы в том же Приморье, перед Хабаровским походом – никогда еще не было частых и повсеместных случаев дезертирства испытанных, боевых и преданных белому делу воинов. Бегали, сдавались и переходили к красным лишь необстрелянные или распропагандированные пополнения, но никогда не бегали добровольцы. Еще страннее оказывалось отношение к этим убегающим со стороны остающихся. Ни презрения, ни озлобления ко всем этим дезертирам со стороны остающихся под знаменами их бывших соратников не наблюдалось. Наоборот, нередки были случаи, когда остающиеся, не допускающие мысли самим дезертировать, способствовали и содействовали побегу дезертирующих своих сослуживцев. Дезертирство было во всех частях. Удирали с оружием, с конями. Бежали офицеры и солдаты. Сначала удирали обычно в поездах к станции Пограничная. Когда же по линии железной дороги поставили ряд постов, побежали по проселкам через Полтавку, Богуславку, Жариково. Дезертиров предавали суду, но это мало помогало.
Следует отметить, что злобу и ненависть к себе вызывали лишь те, кто бежал с чужими или лучшими конями, а также те, кто в последнюю минуту не брезговал залезть в котомку или вещевой мешок своего приятеля-сослуживца.
Отмечая это болезненное явление, мы принуждены также упомянуть, что в рядах воинских частей имелись, конечно, и такие, кто говорил: «Если умели до сих
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
