Огромная несправедливость в том, что все в нашем доме любят Джима и никто не любит Пола. Пол – учитель в хулиганской лондонской школе, он горбатится на низкооплачиваемой и неблагодарной работе. Джим – праздный раздолбай, который живет на деньги, доставшиеся по наследству, и ни хрена не использует ту фору, что дала ему судьба. Но несмотря на это, я все равно предпочитал Джима, поскольку у этого прожигателя жизни есть чувство юмора, которого нет у нищего госслужащего Пола. Джим меня вечно смешит, и, к моему стыду, этого достаточно, чтобы прощать ему все. Живи я в Валахии пятнадцатого века, то наверняка защищал бы Влада Сажающего-На-Кол[17]только потому, что временами тот бывал остроумен. "Согласен, он посадил на кол кучу крестьян, но этого типа нельзя не любить. Ну, например, он попросил плотника сделать один лишний кол, – "сюрприз кое для кого", – а потом посадил на него самого плотника. Вы можете возразить, что это немного подло, но согласитесь – хохма просто классная".
Дополнял запутанные силы, приводившие в движение наш семейный механизм, музыкальный союз, сложившийся между мной и Джимом. У нас были близкие музыкальные вкусы, хотя Джим имел несколько раздражающее пристрастие к джазу. На джаз у меня не было времени. Музыка – путешествие; джаз – тупик. Леность Джима не помешала ему стать вполне искусным гитаристом, и мы с ним создали супергруппу, впитав весь музыкальный талант, что наличествовал на последнем этаже дома 140 по Балхам-хай-роуд, Лондон ЮЗ12.
Как-то Джим сказал, что к таким благословенным названиям, как "Грейсленд" и клуб "Пещера"[18]скоро добавится новый адрес рок-паломничества. Поклонники рока будут толпой валить по этому легендарному адресу и стоять в почтительном раздумье: так вот где это было в те давние времена, когда два музыканта наперекор всему создавали то, что потом стало известно всему миру как "балхамский стиль".
Разумеется, это случилось много лет спустя после того, как я перестал верить, что когда-нибудь стану поп-звездой. В мире рок-музыки можно быть уверенным лишь в двух вещах. Во-первых, что имидж важнее таланта, а во-вторых, что в 2525 году будет вновь выпущен сингл "В году 2525"[19]. Теперь мой возраст приближался к тридцати пяти, и брюшко росло с такой же скоростью, с какой редели волосы. Чтобы стать рок-певцом, надо хотя бы иметь внешность Кайли Миноуг. Я понимал, что индустрии поп-музыки не интересен жиреющий старый папик, вроде меня, так что мы с Джимом записывали песни исключительно ради удовольствия. Мы совершенно не рассчитывали, что наши записи когда-нибудь выйдут в виде синглов, а потому лабали музыку ради собственного развлечения. Но поскольку у меня имелось более-менее приличное звукозаписывающее оборудование, я считал, что можно время от времени посылать наши песенки в выбранную наугад музыкальную компанию – просто ради интереса. Я понимал, что нам никогда не предложат контракт, но мы ведь ничего не теряли. Так, смеха ради. Честно говоря, только сегодня нам вернули кассету с запиской, что в настоящее время данная компания не заинтересована в такого рода музыке, хотя сами песни понравились. Именно такого ответа мы и ждали. Скоты.
Хотя мои честолюбивые желания почти сошли на нет, я по-прежнему регулярно представлял, как сижу за клавишами, и вдруг звонит какой-нибудь высший чин от звукозаписи…
– Это Майкл Адамс? Тот самый Майкл Адамс, композитор, который сочинил музыку к рекламе сырных чипсов?
– Да.
– Я работаю в компании "EMI" и считаю, что эта мелодия имеет все задатки стать хитом номер один. Если только мы сможем заменить китайца, произносящего: "Осень сырно, осень вкусно" – на девушку, поющую: "Я хочу почувствовать твой секс, дай же, дай скорей мне секс", то, думаю, мы добьемся ошеломляющего успеха. Наверняка!
Я понимал, что мечта эта выглядит слишком смелой, но окончательно проститься с мечтами нелегко, поэтому я писал песни, а Джим писал слова, и мы творили музыку в моей спальне, а история рок-н-ролла текла своим чередом. Особенно после того, как создание нашей последней демозаписи все откладывалось и откладывалась из-за более неотложных дел – посмотреть телевизор, например, или поменять экранные заставки на ноутбуке Джима. Я умудрился объединиться с человеком, у которого стимулов к труду было еще меньше, чем у меня. Трудолюбие у Джима отсутствовало начисто, зато трудоненависти было в избытке.
И все же накануне вечером мы договорились, что сегодня запишем две новые песни, и к вечеру мы взялись-таки за работу. Пока Джим настраивал гитару, я превращал спальню в звукозаписывающую студию. Собирал носки, включал усилители, складывал диван, подгонял длину микрофонных стоек.
– Как вы называетесь? – спросил Саймон, маяча в дверях в надежде, что ему позволят вскочить на борт.
– Название мы еще не придумали, – ответил Джим. – Есть предложения?
У меня в голове пискнул сигнал тревоги. Только не это, подумал я. Опять начинается наш вечный спор: как мы назовем нашу группу? Один из тех опасных и крайне нудных разговоров, которых никогда не должен начинать. Ибо как только втягиваешься в него, обратно хода нет. Роковые слова: "Как мы назовем нашу группу?", произнесенные именно в этом порядке, обладают волшебными чарами – они способны вычеркнуть из твоей жизни половину дня.
– Да ладно вам, – сказал я, – давай начнем запись. Если мы станем обсуждать название группы, о деле можно забыть.
Все согласно кивнули. Джим, который надписывал наклейку на пленке, спросил:
– Хорошо, но что мне писать на наклейке?
– Ну, мне по-прежнему нравится название "Экстракторы".
– "Экстракторы"? Ну нет, слишком панковское. Уж тогда лучше "Вибраторы" или "Душители".
– Ха-ха! – отозвался я. – Только не это. Не будем вновь начинать этот спор. Просто напиши наши фамилии. Адамс и Оутс.
– Похоже на Холл и Оутс, – сказал Пол, который забрел в комнату с таким видом, будто его не интересует наш первый сингл. – Люди подумают: "Надо же! Оутс расстался с Холлом и взял себе нового партнера". А затем они сообразят, что это совсем не тот Оутс и выкинут кассету в мусорную корзину.
– Ладно, тогда наши имена: Майкл и Джимми.
– Похоже на братьев Осмонд.
– Стоп, стоп. Мы опять начинаем этот разговор.
Все согласились, я включил оборудование и подсоединил гитару Джима. Последовало короткое молчание, пока прогревались устройства, а затем я, словно что-то вспомнив, добавил:
