Когда Улла молча села в кресло рядом, он продолжил:
— Я решил, что ты передумала. Уже почти одиннадцать. Гости давно разъехались.
— В десять часов нужно было кормить Хельгу.
— А до того? Кое-кто из гостей остался на ужин. Почему ты не присоединилась к нам?
— Я… у меня болела голова.
Поль саркастически рассмеялся.
— Улла, неужели ты не могла придумать что-нибудь получше?
— Ладно. У меня не было аппетита.
— У меня тоже. Одного упоминания о моей бывшей жене достаточно, чтобы у меня началось несварение. Не говоря о необходимости вспоминать все ее выходки. Но обычная вежливость требовала не бросать гостей.
— Я понимаю, что расстроила тебя. — Улла закусила губу и посмотрела на Поля с тревогой. Чем вызвано его плохое настроение? Необходимостью говорить о Юлии? Или случилось еще что-то? — Честно говоря, я была по горло сыта твоими гостями.
Он взял бокал и сделал глоток, не сводя глаз с окна. Интересно, что он там видел? Звездное небо, его отражение в темной воде или призрак своего неудачного брака?
— Тебе не понравились все? Неужели среди них не нашлось человека, с которым бы тебе захотелось увидеться еще раз? Если так, то получается неловко. В среду Анфревили пригласили нас в мюзик-холл, а в понедельник нам предстоит обед у Мийо. Что им сказать? Что ты?..
— Не все, Поль. Мийо мне очень понравились. А вторую пару я просто не запомнила.
— Он — советник префекта, а она бывшая актриса.
— Ах да. Теперь вспомнила. Они тоже очень симпатичные.
Он позволил себе грустно улыбнуться.
— Значит, я правильно сделал, приняв оба приглашения? Ты не сбежишь из театра во время антракта и не исчезнешь по пути на обед?
— Конечно, нет! — Улла тяжело вздохнула. — Ты просил меня прийти сюда, чтобы поссориться?
Поль наконец повернулся к ней.
— Поссориться? С чего ты взяла?
Однако выражение его лица противоречило словам. Распухшие губы Уллы доказывали, что поцелуй ей не почудился. Она продолжала ощущать прикосновение его горячего жадного тела. Но говорил он как чужой. Голубые глаза были холодными. Поль весь соткан из противоречий. Лед и пламя… Его любовь может через секунду смениться ненавистью.
— Тогда в чем дело? — спросила она.
— Я понял, что избавиться от прошлого не так легко, как мне казалось. В последний раз я был в театре вместе с Анфревилями. Со мной была Юлия — как выяснилось, против своей воли. Она захотела уйти после первого действия. Я отказался идти с ней.
— И что было дальше?
Он пожал плечами и снова уставился в окно.
— Ты же знаешь Юлию. Если ей не идут навстречу, она устраивает сцену, не обращая внимания на окружающих и на то, где находится. Я не люблю, когда меня унижают на людях. И ясно дал ей это понять.
— А сегодня я ушла от гостей, и ты решил, что мы с Юлией сделаны из одного теста? Что за чушь! Во-первых, никто, кроме тебя, и не заметил моего отсутствия. Во-вторых, у меня действительно был повод. Вечер затянулся, а я обещала Ирен не задерживать ее допоздна. В-третьих, после стычки с Камиллой у меня действительно испортилось настроение.
— И напрасно. Тебе не следовало обращать внимания на ее слова. Она здесь никто.
— Тебе тоже не следовало обращать внимания на слова Юлии. Но прошло столько времени, а ты так и не сумел забыть…
— Она оставила после себя и другие шрамы.
Улла ожидала продолжения. Но его не последовало.
— Наверно, они были вызваны чем-то более серьезным, чем ссора в театре?
— Если постоянные супружеские измены можно назвать так, то да.
Она широко раскрыла глаза.
— У Юлии был роман?
— И не один. Первый — по крайней мере, первый из тех, о которых я знаю, — начался через четыре месяца после свадьбы. До того она только смотрела на мужчин, как умирающий с голоду смотрит в окно ресторана.
— Несколько романов? — Улла ощутила жгучий стыд. Как будто поведение Юлии было заразным и она была вынуждена отвечать за поступки сестры. — Поль, это… это ужасно.
— Хочешь сказать, что это для тебя новость?
— Конечно, новость! Мне и в голову не приходило, что она способна на такое! — Ой ли? — спросил ее внутренний голос. Даже тогда, когда Юлия сообщила, что вышла замуж через несколько месяцев после развода? Она отогнала от себя эту мысль и спросила: — Тогда почему ты так долго терпел?
— Потому что не верил в разводы. И считал себя виноватым в ее поведении.
— Почему? Неужели ты сам толкнул ее в объятия другого мужчины?
— Ну… не буквально.
— И что это должно значить?
— Я с самого начала понял, что мы не пара, и не делал из этого секрета. Терпел ее, не обращал внимания на то, что она чувствует себя несчастной, скрежетал зубами и пытался делать хорошую мину при плохой игре. А нужно было проглотить гордость, признать ошибку и принять единственно возможное решение.
— Ты не искал утешения с другой женщиной?
— Нет, — ответил он, не сводя глаз с темного горизонта. — Юлия наверняка говорила тебе, какой я ублюдок, но у меня есть свои принципы. Уважение к семейным узам — один из них.
— Я не верю тому, что говорят о людях другие. Предпочитаю разбираться сама. И считаю, что ты несправедлив к себе.
— Мне ничего не стоит доказать, что ты ошибаешься.
— Как? — В голосе Поля прозвучала такая мучительная боль, что у нее сжалось сердце. Он неохотно повернулся к ней. — Когда я уже после развода узнал, что Юлия беременна, то пришел в ужас. Мне не хотелось, чтобы ребенок, зачатый то ли с горя, то ли из сладострастия, то ли из того и другого вместе, связал нас навсегда.
— Я тебя понимаю. Каждое дитя должно быть плодом любви. Очень жаль, что так бывает далеко не всегда. Но ведь ты смирился с этой ситуацией.
— Не совсем. Честно говоря, я не хотел этого ребенка. Именно поэтому у меня не было желания присутствовать при рождении дочери или приехать раньше. Я предпочитал не обращать внимания на ее существование.
Эти слова прозвучали так вызывающе, словно он хотел потрясти Уллу чудовищностью своего греха. Увы, было слишком поздно. Несколько недель назад она могла бы поверить в его бессердечность, но теперь…
— Поль, имеет значение только одно: в конце концов ты не смог отречься от дочери.
— Не смог. Во мне проснулась совесть. Но я не мог почувствовать себя отцом. Точнее, не хотел. И именно поэтому решил, что должен увидеть ребенка и полюбить его, пока не стало слишком поздно. — Он устало потер лицо. — Теперь я знаю, что полюбил бы Хельгу даже в том случае, если бы мы встретились лет через десять-двенадцать. Разве может быть по-другому? Ведь она моя плоть и кровь.
