не захочет, пока не успокоится. Я же всю ее за это время изучил, а она… Глупышка! — последнее Осман произносит с горечью и досадой. — Вас провожу в зал и поеду к ней домой. Если не простит — не знаю, как быть дальше.
Я лишь качаю головой, понимая, что давно перестал верить в любовные сказки со счастливым концом. Будет ли хоть у кого-то хэппи-энд, а не как у нас с Яной?..
Осман оказывается нормальным мужиком. Он уезжает вслед за Полей, но вскоре возвращается совершенно разбитым в прямом и переносном смысле этого слова. Костяшки его пальцев содраны в кровь, сам тоже… никакосовый.
— Друг, что случилось?
— Уехала Поля. Отец у нее вышел и сказал, что навсегда. Попросил оставить ее в покое. Сказал, что ничего у нас с Полиной не может быть путевого.
Осман с силой бьет по стене, а потом еще и еще. И, блин, в этот момент я реально понимаю, что он чувствует! Его изнутри кромсают на куски, вонзают в бьющееся сердце нож, снова и снова, оставляют его там и просят жить как ни в чем не бывало…
Через некоторое время Осман затихает и присоединяется к нам. В этот вечер мы втроем сидим так, как будто знакомы лет сто, не меньше. Каждый со своей болью. Ну двое из нас точно, насчет Смолова не уверен.
Меня приятно удивляет то, как хорошо друг Витька разговаривает по-русски, без единого акцента. Только имя и яркая внешность выдают в нем человека другой национальности. Но мне на такое в принципе плевать.
— У меня мать наполовину русская, — говорит Осман, словно прочитав мои мысли. — Да и вырос я в Москве, мы переехали сюда, как только я родился. У отца бизнес здесь хорошо пошел, поэтому решение приняли быстро.
— А что за бизнес?
— Рестораны, восточное кафе, еда на вынос. На волну попали, хайпанули, выстрелили. Это все мой отец постарался, Махдаев-старший.
Осман рассказывает о своем отце с благоговением, и я не могу не удержаться от сравнения. Мой отец ведь тоже в бизнесе, как акула в море, ему практически нет равных, но он так и не смог построить между нами нормальных отношений «отец-сын». У нас не было ни общих шуток, ни общих тем для разговора — все, что во мне его интересовало — это мои успехи на льду.
Иногда я начинал думать, что отец ко мне относится, как к хорошей инвестиции, к возможности срубить побольше кэша.
— Как ее звали? — обращается вдруг ко мне Осман, окинув внимательным взглядом.
Наверное, подумал, что я завис в мыслях о девушке. Хех.
— Кого?
— Да ты понял, брат, о ком я.
Конечно, понял. Просто… черт, любое воспоминание о ней дается мне с трудом. Я заново переживаю все то, что пережил совсем недавно.
— Яна.
— Все еще любишь ее?
Я молчу. Молчу, но внутри меня все сжимается до маленькой точки, до трех букв ее имени.
— Осман Дамирович, чай заваривать?
Как же вовремя появляется одна из официанток, держа впереди себя поднос с божественно-пахнущими лепёшками.
— Гуль, сколько раз просил, не называть меня так. Осман, Ман, как угодно, только не делай меня аксакала раньше времени.
— Хорошо, Осман. Извини.
— Ничего, Гуль, ничего. Я уж так, ты же меня знаешь.
— Знаю.
— Чай обязательно завари. Тот, что коллекционный, китайский. Пацаны, пуэр вам сил так придаст, что финов на льду отпуэрите по самое… Да, по то самое, ну вы поняли.
— Кстати, Ман, на игру-то придешь? — интересуется Витька, закидывая в рот пару виноградин.
— Обижаешь, брат! Я когда-нибудь пропускал? Ты мне билеты только подгони завтра через Заура.
— Считай, они уже у тебя. У нас еще и афтепати после матча намечается, может, подкатишь? Пропуска для своих организуем.
— А что, можно. Только с Полей решу вопрос. Мои уже пробивают, куда она поехала. Шифруется, на звонки не отвечает, думает, что не найду ее. А у меня здесь, — Осман слегка ударяет себя прямо тому месту, где находится сердце, — навигатор есть. На нее настроен, ловит одну волну и все. Найду ее. Найду и верну!
Он еще долго рассказывает о том, как любит Полину, как его подставили перед ней, как решили их разлучить, а я все никак не могу отделаться от назойливой мысли, что даже не попытался вывести Яну на разговор.
Просто… Черт, Дуров не мог узнать о «звездочке» — татушка Яны почти на самом пикантном месте. Она мне проспорила тогда, а я взял и попросил в качестве выигрыша эту фигню. Я и не думал, что Золотова согласится, но она была не из тех, кто пасует и врубает заднюю.
— Заклеймить решил меня, Громов? — выдохнула Яна прямо мне в губы, сводя с ума своей лукавой улыбкой.
— Ты — моя. Только моя! — я прижал ее к себе посильнее, показывая ей всю степень своей готовности «заклеймить».
Мы уже встречались полгода, и за эти полгода «ни-ни». Вот прямо ни разу, только гуляли, за ручки держались, целовались.
У меня потом после поцелуев по ночам такой отходняк был, не знал куда себя деть, даже холодный душ не спасал. Никогда бы не подумал, что буду сгорать от желания к девушке так сильно.
А чего удивляться, я же был нормальным мужиком, в двадцать пять на одних поцелуях долго не протянешь, но торопить Яну я не хотел.
И потому я еще больше утвердился в этой мысли — у нас все будет, когда Златовласка сама этого захочет.
Только вот… она все тянула и тянула с этим, и после набитой почти там «татушки», я не сдержался.
— Яна! — прорычал я в изгиб ее шеи. — Ты нарочно меня дразнишь?
— А что случилось?
— Вот это случилось. — Прижимаю ее к себе, чтобы все почувствовала. От и до. — И случается каждый раз, когда мы с тобой вдвоем. Может, мы уже?..
А она так резко отпрянула, так покраснела, что я подумал, что сказал что-то не то.
— Егор, я…
— Что, сладкая?
— Я не готова… Пока не готова.
— А когда будешь готова? — вырвалось на автомате, хоть и обещал не торопить.
Ляпнул сдуру. Тестостерон ударил в мозг.
Яна выдержала секунду, прежде чем прошептать, глядя мне в глаза.
— Я еще никогда этого не делала…
