сих пор так и не подобрали для него какого-то синонима[30]. Точно так же для картины, изображающей лицо, используют термин «портрет». Конечно, лица мы рисовали с давних пор, но портретом это было названо лишь позже.
ЖЛН:
А как с пейзажем?
АК:
Для пейзажей у нас есть персидский эквивалент – манзарэ, хотя равным образом используется и слово «пейзаж». То же самое с термином табиāт-е биджа̄н – используется наравне с «натюрмортом»[31].
ЖЛН:
А как это называется (показывает на поясной портрет женщины)?
АК:
Это портрет ба̄-даст, то есть портрет, изображающий и руки[32].
ЖЛН:
Вернусь к вопросу об образе. В самой середине фильма, который по-персидски называется «Жизнь и ничего больше» (то есть «И жизнь продолжается»), нельзя не заметить этого изображения на стене – портрет, практически портрет с рукою, с трубкой. Это просто фотография или фотография рисунка?
АК:
Это вообще не фото, а картина в народном стиле, из которой сделали плакат, который был широко распространен по деревням Ирана лет десять-двенадцать тому назад.
ЖЛН:
Кого или что она изображает?
АК:
Это эмблематическое изображение счастливого крестьянина. У него под рукою чашка чая, краюха хлеба, немного еды, его трубка, или, точнее, чубук[33]. В воображении людей это идеальный образ крестьянина в счастливейший момент его жизни.
ЖЛН:
В фильме это изображение разрезано трещиной.
АК:
Я сам ее провел ради символизма. Как видно из фильма, крестьянин отрезан от всего, что было ему так дорого: его хлеба, его чашки чая, его еды. Обеспечение его базовых потребностей под угрозой. Землетрясение прорезало пропасть между ним и всем, что он нажил. Но состояние его духа осталось прежним. Вот почему в Иране из этого изображения сделали афишу фильма «И жизнь продолжается», на которой я еще надписал: «…земля содрогнулась, но мы не дрогнули».
ЖЛН:
Посыл отлично воспринимается, даже если не знать ничего об этом художнике и этой особенности данного образа, тем более что постановка придает этому моменту изрядную силу: режиссер выглядывает из окна, видит руины, поворачивается и видит картину.
Здесь целый метод соотнесения фильма с образом, причем не только содержательного. Иран остается, традиция остается – «мы не дрогнули», – но это же имеет место и в отношении образов двух родов – образа картины и образа фильма.
Вы действительно где-то видели такое разорванное изображение или это вы всё сами организовали?
Треснувшая стена в фильме «И жизнь продолжается»
АК:
Такое разрезанное трещиной изображение невозможно. Плакат, прицепленный к стене, сорвался бы во время землетрясения. Так растрескаться могла бы только стенная роспись. Поэтому я нашел треснувшую стену, приложил к трещине картину, поставил свет позади нее, чтобы точно отследить эту зигзагообразную полосу на изображении, а затем надорвал его.
ЖЛН:
А я-то ломал голову, как это возможно, чтобы прикрепленная к стене картина была прорезана такой трещиной, – но в конце концов поверил в это.
АК:
Я купил ее в какой-то деревенской чайхане и принес на съемочную площадку. Это, по-моему, очень близко соотносится со смыслом фильма. В результате землетрясения этот крестьянин потерял все, его чубук выпал у него из рук. И все-таки мы видим его с трубкой! Играя словами, я бы сказал, что этот образ не только представляет реальность, но также проникнут истиной. Эта истина в том, что его чубук превратился в трубку, потому что участь его изменилась к лучшему[34]. Я верю, что событие, которое нас не убивает, делает нас сильнее, может улучшить нашу жизнь.
ЖЛН:
Какое значение вы отводите тому факту, что это образ? Ведь то же самое можно было бы показать и на реальном старике, так же как нам показывают других персонажей, переживших землетрясение. А тут именно образ.
АК:
Я не думаю, что способен изобрести все. Я работаю, но и другие тоже. И порой мне кажется, что мы можем лишь выбирать из того, что уже осуществили другие.
В то время я спрашивал себя: почему этот плакат настолько популярен, почему его можно обнаружить в каждом доме? Если мы сумеем найти ответ на это, то поймем, что выбирать настолько же важно, как и мыслить. Мне кажется, этот образ, совсем как какая-нибудь социологическая или психологическая книга о крестьянской жизни, может дать осмысленные ответы на множество вопросов. Потому что это эмблематичный образ, представляющий вершину мечтаний любого иранского крестьянина.
ЖЛН:
Вот почему он так распространен.
АК:
Ну да, но не всякий, возможно, понимает причину такой популярности. Этот образ представляет чаяния и мечты крестьян. Но в то же время это и зеркало, в котором можно узнать себя. В чем жизнь крестьянина? В его еде, его краюхе хлеба, его чае и его табаке… Если комплект в порядке, то вот тебе и жизнь, вот тебе и счастье. Именно это можно понять во время землетрясения, о чем напоминает следующая сцена: старая женщина не ищет среди развалин пропавшего мужа, а ищет свой чайник, чтобы заварить себе чаю.
Говорят, чтобы работать в деревне, нужно знать социологию сельской среды. Этот образ помог мне. Когда я его нашел, я понял, что он сослужит мне добрую службу.
И вот еще пример: во всех чайханах на краю пустыни можно найти изображение с заснеженной горной вершиной и равниной по одну сторону от нее, а по другую – мостиком через маленькую речушку, где плавает несколько уток. Изображения такого рода весьма ценятся в тех областях, где население никогда не видело зеленеющих лугов и деревьев, где люди этого лишены. Если я когда-нибудь сниму фильм о пустыне, без этого изображения никак не обойтись.
ЖЛН:
В фильме «Ветер унесёт нас» в доме тоже есть картины – не помню, что на них изображено, да и видно их не так отчетливо (они даются не крупным планом). Но все же мы видим, что в комнатах есть какие-то картины.
АК:
Во всех домах у людей есть какие-то фотографии – и просто им принадлежащие, и фотографии их самих. Но раз камера в дома не проникает, значит, и фотографии эти никогда и нигде не будут показаны.
ЖЛН:
Я задумывался над тем, как разыгрывается связь между такого рода выведенными намеком изображениями или фотографиями и тем фактом, что весь этот фильм как бы является историей фотографий, которые снимать нельзя, как и тех фотографий или, возможно, кадров, что под конец оказываются украдены этнологом: ведь он собирался
