коленям. — Вот это подарок! Готовьте пир! Будем короля Хильдеберта чествовать!
* * *
— Вот так все и было, — изрядно хмельной Виттерих отставил от себя кубок. — Так что служить я этому королю буду со всем удовольствием. А за герцогство — и подавно.
— Тогда готовься, — ответил Самослав. — Скоро в Бургундию два десятка воинов пойдет, из баваров и лангобардов. Как морда заживет, примешь командование.
— Да дьявол с ней, с мордой. У меня и так от баб отбою нет, — пробормотал Виттерих, устраиваясь поудобней на столе. Настойка было непривычно крепкой, и он уже спал сном праведника.
Глава 9
Ноябрь 628 года. Новгород. Словения.
Осенняя распутица сменилась холодами. Тут зима наступала рано, заковывая жидкую грязь в ледяной лубок, и это было хорошим временем. Лютая стужа еще не наступила, а непролазная топь на дорогах уже закончилась. Год прошел неплохо, и закрома были забиты зерном, рыбой и прочей снедью. Делать в весях было совершенно нечего, и родовичи потянулись в боярские усадьбы и города, где стояли мануфактуры. Отхожие промыслы прижились как-то очень быстро, и за небольшую плату и еду селяне трудились до тепла, вычесывая шерсть или лен, валяя сукно или заготавливая впрок дрова для государевых винокурен. Княжеским указом была установлена оплата за день работы — две копейки медной монетой, солью или зерном. Так работящая семья могла за зиму на свою корову заработать, а это ж богатство целое! Те, кто вдоль Дуная жил и коня имел, шли в извоз, зарабатывая на купцах, что из Империи возвращались посуху. По льду реки этот путь вдвое быстрее был, чем тянуть баржу на бечеве. Так и ходили они от одного постоялого двора до другого, что протянулись цепью от Ратисбоны до самых Золотых Ворот Константинополя. Правда, в словацких землях жупан Любуш этот промысел под себя подмял, платя родовичам те же две копейки в день.
А в Новгороде каменные работы вновь встали до весны. Городским стенам осталось вырасти локтя на три-четыре всего. Потом мастера выложат башни и зубцы, и окончена работа. Соберут они семьи, и двинут в Братиславу, чтобы превратить эту глухомань в место, где бьется пульс жизни. А вот князь Самослав и зимой находил себе работу. Или же работа находила его.
Мастер Кирилл, который был родом из Александрии Египетской, бережно развернул перед ним полотно, в которое было завернуто то, над чем он безостановочно трудился последние несколько месяцев. Кубок из мутноватого стекла вырвал из князя восторженный вопль.
— Ай, молодец! Получилось, все-таки! Как же ты без соды смог это сделать, а?
— Да сода — не главное, ваша светлость, — ответил смущенный мастер. — Песок хороший найти — вот задача!
— Нашел? — жадно спросил князь.
— Не нашел, — честно признался мастер. — Пришлось речной песок взять, самый чистый из того, что попалось, а потом промывать бессчетное число раз, сушить в печи, молоть мелко и снова промывать и сушить. Чтобы ни соринки туда не попало, ни частички глины. А вместо соды известь и буковую золу использовал. Вот, получилось кое-что. Но работа очень грубая, государь. В Александрии надо мной смеяться будут, если узнают, что я такое стекло сварил.
— Пусть смеются, — уверил его князь. — А ты тут у меня будешь, как сыр в масле кататься!
— А как это, государь? — робко спросил мастер. — Я себе такого даже представить не могу.
— Забудь, — махнул рукой Само. Его идиом по-прежнему не понимали. — Богатым человеком станешь. Если стекло мутное, добавляй красители и женские браслеты делай. Бабы с руками оторвут.
— Так они же хрупкие очень будут, — удивился мастер. — Поломаются быстро[18].
— Так в этом весь смысл, — усмехнулся князь. — Еще купят. Ты мне прозрачное стекло можешь сварить? Чтобы свет пропускало.
— Песок нужен из Финикии и сода из Египта, — уверенно ответил мастер. — А зачем это нужно? Дорого будет очень.
— Да плевать! В окно хочу вставить вместо ставней этих проклятых! К госпоже Любаве зайди, пусть заказ купцам на следующий год сделает. Ты даже не представляешь, Кирилл, как я хочу зимой в окошке солнечный свет увидеть.
Мастер ушел, а князь, весело насвистывая, зашел в покои жены, где она кормила грудью младшего сына, Берислава. Малыш был беспокойный, и спуску матери не давал, бесконечно маясь животом. Сейчас он притих, лениво теребя грудь Людмилы, которая тоже дремала, измученная очередной бессонной ночью. Она исхудала, под глазами залегли темные круги, и выглядела очень уставшей.
— Нянькам отдай, — укоризненно посмотрел на нее Самослав. — Мы зачем такой табун их держим?
— Да, — устало ответила жена. — Отдам сейчас. Хоть посплю немного. Он не успокаивается у них, плачет все время. Лекарка приходила, принесла порошок из толченого медвежьего зуба. Говорит, верное средство от живота.
— Как лекарку зовут? — зло прищурился князь.
— Русана, — удивленно посмотрела на него княгиня. — А что такое?
— Бранко! — крикнул князь, а когда начальник охраны вошел в покои, посмотрел на него уничтожающим взглядом. — Почему посторонние в доме?
— Не было тут посторонних, княже! — проглотил слюну воин.
— А лекарка? Русана!
— Так княгиня сама распорядилась…
— На порог не пускать больше! И в Белый город не пускать. Скажи, если поймают ее тут, по уложению наказана будет, как колдунья. В мешок, и в воду!
— Понял, княже, — стукнул кулаком в грудь начальник охраны. — Сполню!
— Да за что ты так ее? — изумленно посмотрела на мужа Людмила. — Она и роды принимала у меня. Знающая лекарка.
— Дура она набитая! — ударил кулаком в стену князь, который разошелся не на шутку. — Я сколько раз говорил! Чтобы детям ничего! Слышишь? Ничего без моего разрешения не давали и ничего не делали! Не приведи боги, уморят мальчишку, твои лекарки на кольях у меня повиснут. Поняла?
— Так она наговоры знает, — растерянно смотрела на мужа Людмила. — Сама Мокошь благословила ее людям помогать.
— Ты-то откуда знаешь? — прорычал Самослав. — Ты сама это слышала?
— Люди так говорят, — вконец растерялась Людмила. — А детей нам боги дают, и они же их забирают. Редко какая семья не хоронит дитя свое, сам ведь знаешь.
— Владыку Григория ко мне! — скомандовал князь и пристально посмотрел на жену. — Людмила, пойми! Ты князя жена. Тебе этих дур из лесной глухомани слушать ни к чему. Тебе свитки по медицине принесут, изучай. И не вздумай всякую дрянь детям давать. Поняла?
— Поняла, — кивнула жена. — На старой латыни свитки, Само?
— А на какой же еще? — удивился князь.
— А может, переведут их? — с надеждой посмотрела на него Людмила. — Она же тяжелая, латынь эта. Просто спасу нет!
— И, правда, — задумался князь. — Пусть переведут…
