выходим на поверхность только в скафандрах. А мне иногда остро, остро хотелось выйти на поверхность Марса, прочно встать ногами на реголит, запрокинуть голову, посмотреть пристально на Землю и замахать двумя руками землянам. Там много людей ходит по земле, купается в море. Они привычно работают, учатся, отдыхают, ругаются, любятся, философствуют. Мне так хотелось, чтобы дети, взрослые, рабочие, рыбаки, меценаты, учителя, студенты, пенсионеры и все, все, так же как я, запрокинули все вместе головы вверх, уперлись ногами в прочную землю, и радостно помахали нам в ответ. И мы вместе почувствовали бы себя частью огромной, разной, в тоже время единой и родной Вселенной.
Вдруг девушка заговорила:
– А что такое реголит?
– А у нас нет земли, есть реголит. Нашу планету надо было бы назвать по аналогии с планетой Земля – планета Реголит. Это звучит гораздо красивее, чем Марс, согласись.
– Тогда вы – реголитяне?
– Да – он засмеялся – я об этом не подумал.
– Вам там всем одиноко?
– Да нет. Впрочем, с философской точки зрения, мы все одиноки, что на Земле, что на Марсе. Одиночество, мне не нравится это слово, хочется сказать – единственность, во Вселенной это грандиозная ответственность …
– Перед кем ответственность?
– Перед чем-то более грандиозным, чем Солнечная система с нашими планетами, и, даже Галактикой. Перед тем, кто больше Вселенной, а может быть не больше, а он и есть Вселенная. Ответственность, это и есть проявление, или преломление в человеке этого самого грандиозного…
– Ты, сейчас, о боге говоришь?
– А я не знаю, наверное, … он засмеялся, так хорошо ему было с ней. Самые сложные вопросы, вдруг приобретали очертания воздушности. Классические проблемы философии становились легкими, даже детскими, и хотелось смеяться над наивностью, якобы нерешаемых вопросов. Радость легкая, никому ничем не обязанная, становилась на первое место, оттеснив на задний план интеллект и мышление.
В это время, в центральном зале Борис, Рудольф, Алекс и Юра сушились, и приходили в себя после побега.
–Я не понимаю, как они все это терпят? – ворчал Алекс.
–С чего ты решил, что они терпят, – отвечал Рудольф, – это их этика в рамках парадигмы, в которой они получают удовольствие от страданий. Например, религиозные фанатики – смертники для них самих они герои, их нет смысла жалеть. Им так хорошо! То, что мы видели на свалке это, образно говоря, личинки массового человека. Этой личинке еще предстоит когда-нибудь вырасти до стадии куколки и затем до взрослой особи, и научиться жить, в конце концов. Ни одна страна в мире не начинала свою историю с нуля столько раз всего за тысячу лет. Каждый раз все старое они рушили и начинали снова. А еще, не забывайте, у них в background почти четыреста лет крепостного рабства. Почти десять поколений тотального дремучего бессмыслия – генетические аномалии обеспечены!
– Тысячу лет, говоришь. Не слишком ли долго они отделяют добро от зла?
– А я вот, не понимаю этого тезиса: добро всегда побеждает зло. Думаю, зло должно победить само себя. И так всегда бывает. Добро абсолютно, оно неизменно и стабильно. А вот, зло – все время меняется, внутри него рано или поздно рождается новый злой гений. Маленький и хорошенький вначале, растет и постепенно поглощает родительское существо зла. Всем кажется, что это новое, маленькое, хорошее и ласковое, ну наконец-то, победило эту гнусность. Все умиляются детенышу. Маленькие все хорошие. И мысль одна – на смену злому, наконец, пришло доброе. Но это всего лишь иллюзия победы доброго над злым. Молодое зло побеждает старое и так же превращается в большую гнусность. А добро, вообще ни в каких битвах не участвует. Добро имеет отношение к неведомым нам вечным ритмам Вселенной. Ему нет дела до мерзкой и мелкой возни за власть, деньги, идеи, и, смешно еще говорят – за души людей. Поэтому нет радикального зла. Есть только экстремальные проявления опустошающей пошлости, обезличивающей банальности и разрушительного примитивизма. Зло это двумерный проект. Оно только создает видимость глубины и масштабности. Глубину и смысл имеет только многомерное добро. Но, кто смотрит вглубь? Далеко, не все. Россия до сих пор ходит по кругу двумерного пространства. Может ей понадобится еще тысяча лет …
Алекс перебил Рудольфа:
– С космической точки зрения, конечно, тысяча лет – не возраст. Человечество, в целом, можно сказать, в детском возрасте. Может в России, и научатся жить когда-нибудь в обозримом, с космической точки зрения, будущем, но нам нужно отсюда бежать прямо сейчас! Черт с ними, с личинками, с навозом, давайте думать, как нам попасть в Европу. Связи с Марсом нет, тут, в России, похоже, связи так же нет, мы в безвестности, с каждым днем теряем здоровье. Сдохнуть здесь, в России, не выполнив задачу, и даже не узнав, что же произошло, совсем не хочется. Может у кого-нибудь есть план?
– План! Плана нет, есть общий эскиз ситуации – общий набор возможных действий, так сказать, – ответил Борис.
– Так давайте перечислим весь набор возможных действий.
– Не сейчас. Парни, когда стихнет буря, за нами будет объявлена охота. Наверняка, они нас найдут по следам машины. У нас в этой ситуации горизонт возможностей, увы, минимальный. Сейчас мы все сильно устали. Нужно отдохнуть. Завтра все обсудим и примем решение.
В центральный зал зашел Крисс. За ним, прячась у него за спиной, как тень шла девушка. Босиком с перевязанными белыми ступнями. Правильный многоугольник лица, локтей, колен. Широкий лоб. В глазах блеск только что родившейся принцессы. Вдруг, она увидела Юру и с гулким криком резко убежала обратно в каюту Крисса.
– Она к нам относится спокойно, а тебя увидела и убежала. Почему она тебя боится? – спросил Юру Крисс.
– Я солдат. Меня надо бояться. А, на полигоне, где она живет, она всех боится.
– Никого не надо бояться. Страх лишает человека ума.
– Но без страха человек не может жить. Я тоже как все. Я боюсь Дмитрия Дмитриевича. А если он умер, то тогда я боюсь Главнокомандующего.
– Ну, а кого боится Главнокомандующий? – этот вопрос Крисса заставил Юру задуматься. Он смутился и тихо произнес:
– Я не знаю.
– Будет время, подумай.
Когда Крисс ушел, Борис не удержал эмоции и со страстью продолжил нападать на Юру:
– Вот ты скажи! Один безумец хочет всех нас изнасиловать и в рай отправить, другой хочет нас убить, потом исследовать, третий жаждет поиметь каких-то технологий. Кругом небритые, грязные люди. Нет ни доли любопытства. Никто не бросается к нам навстречу с жаркими объятиями. Никто не расспрашивает нас
