Книга Мой Бердяев - Наталья Константиновна Бонецкая

революцией». Тогда мир словно свернется и уйдет вглубь субъекта, где обретет свою подлинную реальность: вещественность вместе с причинно – следственными закономерностями рассеются, будучи в основе призрачными. Пока же человек призван переориентировать свою жизненную интенцию – из внешнего ему «мира объектов» направить внимание во внутреннее собственного существа. Тогда повседневная – например, профессиональная деятельность («плотник», «философ») станет самопознанием, – одновременно богопознанием – религиозным гнозисом. В творческих усилиях будет преобразовываться сознание человека, у него разовьются новые органы для новых восприятий глубокой на самом деле действительности. Изнутри всплывет «новый мир», во всем подвластный человеку. Бердяев не уточняет, имеет ли он в виду оккультную трансформацию сознания (подобно Штейнеру) или одухотворение мировой плоти в ее существовании вне человека. Но для него объективная реальность – это фикция, плод искаженного ви́дения мира. Задача, выдвинутая Бердяевым, состоит в том, чтобы объект переместить в субъекта и тем самым, в его независимости от субъекта, упразднить. Экзистенциализм Бердяева – это философия персоналистической революции, – учение, самим мыслителем возводимое к «антропологическому откровению» которого он был удостоен. Революция – это ключевое слово для воззрения Бердяева.

Глава 3. Бердяев и русские революции

1. Экзистенциализм Бердяева как Ich-Philosophie

Бердяев не был политическим человеком – питал «отвращение к политике», самой зловещей и лживой «форме объективации»[200]. Однако то, что было для него первичной интуицией бытия – отталкивание от мира тяжелой материи и гнета необходимости, – поначалу осознавалось им как неприятие социальной российской действительности. Созвучный его натуре бунт выражался в 1880 – 1907 гг. во внешней революционности. Бердяев не знал еще, что главная тенденция его жизни – это постепенный уход в себя, погружение в глубины своего существа, – и подчинялся своим стихийным порывам, следуя при этом и духу времени. Между тем вектором его пути было самопознание. Это становится очевидным, если взглянуть на ряд его основных трудов. – Начнем с конца. «Самопознание» – итоговый для Бердяева труд 1940-х годов – это выдающийся образец его экзистенциализма как «Я – философии». Бердяев утверждал, что данная книга не отвечает жанру автобиографии. В контексте бердяевской философской идеи это надо понимать так, что смысловой центр тяжести «Самопознания» лежит не в прошлом по отношению к самому моменту писания книги, но сосредоточен именно в этом моменте. При ее чтении авторское «самопознание» происходит у нас на глазах, а точнее – в нас самих: мое «я» сливается с «я» Бердяева, читатель и автор оказываются в едином времени, событие чтения и событие творчества синхронизируются. Так самопознание Бердяева делается моим самопознанием. Бердяеву удалось «остановить мгновение» (Гёте) создания этой, действительно, лучшей своей книги, – выйти в вечность из мига настоящего, принадлежащего 1940-м годам. Слово «я» в «Самопознании» встречается десятки раз на одной странице; «я» здесь означает конкретно – человеческое «я» Бердяева, – у нас нет оснований сомневаться в его искренности. Небольшое уточнение дела не меняет: «я» «Самопознания» – это философствующий субъект, а не субъект жизни. Но для Бердяева философия была не академическим делом, а активностью жизненной, и с другой стороны – жизнь для него имела смысл лишь как творчество, т. е. философствование. «Самопознание» – образец бердяевского экзистенциализма в самой чистой – собственной его форме; «я» в этом образчике «Ich – Philosophie» с предельной для Бердяева возможностью выражает его самосознающую личность.

Совсем другое «я» подразумевается в книге 1934 г. «Я и мир объектов». Если уже в ее названии не выделить кавычками или курсивом слово «я» (чтó, к сожалению, имеет место в книжных изданиях), то заголовок буквально будет иметь смысл «Это я, Николай Бердяев, и мир объектов». Между тем «я» в этом более раннем, чем «Самопознание», труде совсем не собственное «я» Бердяева. «Я» бердяевских работ 1930-х годов это по преимуществу субъект познания – трансцендентальный субъект, общечеловеческий разум. Трансцендентальное «я», в концепции бердяевской книги противопоставленное, в качестве реальности более высокого порядка, «миру объектов», само по себе является объектом в отношении автора книги – философствующего субъекта Бердяева. Последний это трансцендентальное «я» заключает в кавычки, тем самым его объективируя. Его же собственное «я» изредка появляется в тексте, понятно, без кавычек. В прочих книгах Бердяева 1930-х годов («О назначении человека» (1931 г.), где в центре – этическая проблема, «Судьба человека в современном мире» (1934 г.), «О рабстве и свободе человека» (1939 г.) и др.) «человек» осмыслен опять – таки как субъект трансцендентальный, – например, этический, в котором Бердяев вскрывает экзистенциальное – личностное, внутреннее измерение[201]. В этих книгах почти синонимичны «человек», «субъект», «свободный и творческий дух». В книге «Я и мир объектов» «я» имеет примерно тот же смысл. Само слово «я» Бердяев вводит в свой экзистенциализм под влиянием, думается, М. Бубера как автора книги «Я и Ты», основоположной для философского диалогизма. Возможно, следуя именно за Бубером, Бердяев впервые задумался об особенностях субъект – субъектных отношений, хотя, разумеется, знал концепт «тайна Двух» Мережковского и труды А. И. Введенского, впервые в России – на почве неокантианства – поставившего проблему «познания чужого я». Бердяев отнес диалог к области подлнной действительности – не объективированного существования. Книга «Я и мир объектов» наиболее выразительно демонстрирует ступень философского «самопознания» Бердяева 1930-х годов. В этот период Бердяев углубляет представление о трансцендентальном субъекте и показывает, что действительным существованием обладает лишь конкретное «я», которому противостоит мир, где царит необходимость – будь то объективные законы природы или общечеловеческие нормы морали.

Мы движемся от конца к началу творческого пути Бердяева, – соответственно, к более «объектному» его дискурсу. И следующий этап для нас – это особо ценимый самим Бердяевым труд 1916 года «Смысл творчества»[202]. Здесь мыслитель совершает некий философский прорыв – налицо сдвиг в его сознании, происшедший, возможно, в 1913 году под влиянием живой встречи с феноменом Р. Штейнера. Однако об этом Бердяев предпочитает писать прикровенно. У него был особенный духовный опыт – светоносный переход от «послушания» к «творчеству», о котором он рассказал в «Самопознании». Всю последующую жизнь он питался этим опытом (который называл «откровением о человеке»), стремясь донести его хоть в какой – то степени до людей. Его неизменным предметом был творящий и потому богоподобный человек. В «Смысле творчества» «человек» исследован в его метафизике, на его внутреннюю активность Бердяев взирает как бы извне. Так что пока это философская антропология, но никак не Ich-Philosophie, в основе которой всегда тайна именно «я», а не феномена человека в целом. Метафизика творческого человека – это у Бердяева учение о микро – и макрокосме. Достояние «древней мудрости», оно присутствует и в тайноведении Штейнера: Земля с ее незримыми оболочками подобна человеку в его тонкоматериальном составе; развитие Вселенной (у Штейнера это Солнечная система) сложно гармонирует с духовной эволюцией человека. У Бердяева основополагающей является следующая интуиция: поскольку