и рассыпалось на мелкие-мелкие кусочки. Жалко мне стало Тарлана.
64
Поздно ночью послышался стук в большие ворота.
– Кто бы это мог быть? – подумал я и, набросив на плечи чапан, вышел во двор.
– Кто там? – спросил я.
Никто не ответил. Заскрипела цепь на воротах. Я подошел, открыл. О Всевышний, у ворот стоял Тарлан. Один! Он потянулся ко мне мордой и виновато зафыркал. Я не сказал Тарлану ни слова, даже не взглянул на него.
«Да, ты стал человеком», – подумал я и отвернулся от него.
Тут уж никуда не денешься: нельзя же прогнать человека, который пришел к тебе в дом. Не проронив ни звука, я пошел к конюшне. Тарлан потрусил за мной. Пустив его в конюшню, я запер дверь.
65
Наутро пришел Назир-маслобойщик. Позвал меня из-за дувала:
– Зиядулла-наездник, можно вас на пару слов?
Протянул руку через дувал.
Справившись о делах и здоровье, спросил:
– Как там наш жених?
Я был в недоумении:
– Какой жених?
– Как какой жених? Тарлан!
– А, Тарлан? Ничего, ничего.
– Домой пришел?
– Да, пришел. А что?
– Да просто интересуюсь.
Назир рассказал о том, что произошло.
Оказывается, Тарлан после нашего расставания отправился прямиком к Назиру-маслобойщику. Сам вошел в ворота.
В это время Назир как раз расседлывал свою кобылу. Увидев Тарлана, удивился, но не прогнал. А что он мог сделать? Разве можно что-то сказать жениху, который сам пришел в дом с поклоном?
«Жених не постеснялся – придется стесняться хозяину», – подумал Назир. И, прикрыв глаза воротом чапана, вошел в дом.
Братья мои, и пророк приветствовал своего зятя. Ах-ха!
Я молча слушал, прислонившись к дувалу.
Дальше Тарлан с кобылой стали обнюхивать друг друга, тереться мордами. Говорили о чем-то. Объяснившись в любви, стали угождать друг другу…
Спустя какое-то время маслобойщик проснулся. Глянул – а жениха и след простыл.
Тарлан отдал свою любовь. Олмакуз, кобыла Назира, ее приняла. Ах-ха!
– Да, получается, Зиядулла-наездник, мы с вами стали сватами.
– Не шутите так, ака, не шутите!
– Какие там шутки! Чем вы кормили жениха, Зиядулла-наездник?
– Да будет вам уже! – Я всплеснул руками и засмеялся, прикрыв лицо ладонями. – Хватит, ака, хватит!
– Ты смотри! А мы-то и не догадывались…
– Тише, жена услышит!
– А нам-то и невдомек…
– Ну вот, наш Тарлан, оказывается, шустрый малый.
– Ну да, – согласился Назир. – Весь в хозяина. Недаром говорят: каждая скотина на своего хозяина похожа.
– Что-что?
– Если скотина не будет похожа на хозяина – как пить дать, подохнет.
Отковыряв кусок глины из дувала, я метнул его в Назира. Тот прикрыл лицо рукой.
– Тише! Жена услышит, – сказал я.
Хлопнув в ладоши, я опять рассмеялся.
– Какой же все-таки шустрый у нас Тарлан! – не унимался Назир.
Я взял себя в руки, протер слезящиеся от смеха глаза:
– Да, бывает такое. Что поделаешь, живая душа. Заходите, сват, чаю попьем.
– Нет, сват, нет. Пойду я на свою маслобойню.
– Ну хорошо. А где невестка-то, сват?
– Вон она, невестка!
Я посмотрел через дувал и увидел стоящую возле Назира лошадь.
66
Самад-наездник получил на скачках все полагавшиеся ему награды. На обратном пути всех нас пригласил в гости.
Когда подъехали к его дому, я призадумался. Все наездники, кроме меня, живут рядом. Они отведут коней – и сразу к нему. Наш дом отсюда далеко. Пока отведу Тарлана домой и вернусь, дважды можно будет плов приготовить. Гости не станут меня дожидаться. Все мясо съедят. А могу и я полениться и не прийти.
Думал-думал – и решил остаться. Что ни говори, а желание поесть свое возьмет.
Привязал Тарлана к воротам. Когда снимал с седла выигранные на состязании ковер и халаты, увидел на улице братишку жены, Каракула.
– Куда путь держишь? – спросил я.
– К вам, – ответил он.
– Тогда и Тарлана с собой возьми, – сказал я.
Поддержав Каракула за ноги, помог ему сесть в седло. У Самада-наездника мы отдыхали, полулежа на курпачах и сладко потягиваясь. Оживленно беседовали, обсуждали прошедший улак. Наездники оценивали коней. О допущенных промахах говорили друг другу в лицо. Когда речь заходила об удачах, одобрительно похлопывали друг друга по плечу.
– Вот и молодец, живи долго! – так говорили мы, хлопая друг друга по колену. Ставили друг друга в пример.
Самад-наездник снял с гвоздя домбру. Настроил ее. Щелкнул пальцами, заиграл. Каждый из нас погрузился в свои раздумья. Дошла очередь и до меня. Я сел скрестив ноги. Засучил рукава. Настроил домбру на свой лад. Играя шутливые частушки, я подтрунивал над наездниками. Самад, не вставая с места, в такт поводил плечами.
В шутки свои я вставлял колкие словечки. Упоминал и о лошадях. У меня получилась лошадиная песня! Вот так!
Шире не видел спины —
Молодоженам кровать,
Пар из ноздрей изойдет —
Вспыхнет сухая трава,
Воду пролью меж ушей —
Станет вертеть жернова!
Братья мои, конь, о котором говорится в песне, и есть наш Тарлан. Вот он гарцует, и тело его упруго вздрагивает. Вот Тарлан заржал, глядя на безбрежные холмистые степи Вахшивара. С могучих холмов откликнулось ему эхо. А может, и ваш конь сродни нашему Тарлану? Тогда эта песня и о вашем коне. Вот так!
Но не годится без конца слагать песни о конях – пора перейти и к наездникам. Кого бы мне воспеть? Может, наездника Одину, что задумчиво сидит в углу? Ему уже за тридцать, а он еще не женат. Дай-ка я кольну его разок – авось взыграет в нем юношеский задор! Ах-ха!
Позовет в дорогу если
Свадьба доброго кунградца,
Если на почетном месте
Сядешь между домочадцев, —
Что скажу, когда обнимешь
Пери, что смешлива вечно?
Сердце стало с ней беспечно!
– Эх, сразил наповал!
– Так держать, Зиядулла-наездник!
Друзья смекнули, к чему я клоню. И тот, кому была предназначена моя песня, тоже понял! Поглядел на скатерть, мотнул головой и засмеялся. Следующие свои слова я произнес без насмешки:
– Одина-наездник, к тебе обращаюсь. Пока в доме всадника две головы не появятся, богатство его не удвоится. Женись же наконец, друг. Ходишь и молчишь, будто в рот тебе толокна набили. Откройся нам: что стряслось? Мы – твои товарищи по стремени. Сгодимся тебе и в добрый час, и на черный день.
Другие наездники меня поддержали.
Наездник Одина ответил не сразу. Оказалось, этот негодник Одина имеет виды на мою свояченицу. Вот так штука! Посылал сватов, а теща наша ему отказала.
Я спросил, а что,
