Сверху, из глубины небес, донесся разговор – пролетели два ворона. Один что-то спросил, второй немедля ответил. Обсуждали нас с собакой. Как бы я хотела так жить: гулять вместе, неспешно переговариваться, вместе встречать вечер, утро… Согревать своим теплом друг друга… Нет, не судьба, видно. И снова перед глазами встала белая церковь, высокое крыльцо и счастливые, румяные от волнения только что венчанные супруги.
Нет, видно, не судьба. А может… Кто его знает? Если поверить, если не страдать больше, а радоваться чуду – ведь это чудо, что с нами случилось…
Я обошла Трехдубовый лес, походила по его тропам. В полузабытье, в какой-то сияющей грезе прошел день. Мы с собакой пересекли поле и вышли к реке. Солнце померкло, чистый бледный диск покраснел. Ямки заячьих следов стали густо-лиловыми. Точечными темными строчками вычертили снег полевки и мыши. Легкими прыжками летел за ними горностай – вот парные углубления его лап, словно кайма на розовой скатерти.
Следов Фокси не было.
Перебраться на другой берег я не смогла. Сваи старого моста обледенели. Да и поздно было. Слишком поздно. А я была слишком счастлива. И почему-то не волновалась за лисицу. Наверное, от счастья.
Что мне снилось в ту ночь – счастливую одинокую ночь в холодном дачном доме, у остывающей печки?
Странный сон – про осень. Не счастливый, нет. Или?
Я лечу над теми дорогами, которыми прошла по земле, и сверху вижу золотые россыпи – это осенние березы… Внизу, все дальше и дальше, но будто не я поднимаюсь, а земля опускается – зеленые поля озимых и серые пашни. Это совсем не страшно, только дух захватывает, как в детстве на качелях или на верхушке высокого дерева, если его колыхнет ветер… Потом мир еще быстрее уплывает вниз, словно падает, видны склоны гор, поросших лесом, и там каждая золотая береза – словно ее маленький листок. А потом и горы, высокие горы – серые скалы и белые снежники – пропадают где-то глубоко вдали…
Подходя к двери пустой Митиной квартиры в МГУ и еще не успевая ее отпереть, я уже слышала звонок своего мобильника. Заторопившись, я уронила ключи и, пока возилась с ними, телефон за дверью так и не умолкал.
Вот он, в темноте коридора, светит фиолетовым квадратом экрана – и звонит, звонит…
– Ты? Это ты? Ты с ума сошла! Ты и меня с ума свела! Ты жива? Боже мой, какое счастье! ЗАБЫЛА… Забыла ДОМА??? Нет, это… Это немыслимо! Ты должна знать, что имеешь дело с… ну, с ненормальным! С опасно ненормальным человеком! Когда? Как это:
«Что – когда?»? Когда я тебя увижу? Ты что, ничего не понимаешь? Дура! Не дура? Просто забыла? Идиотка! Я сейчас думал начать искать тебя по больницам… У тебя же сердце… Боже мой, как я счастлив, что у тебя сердце!
Мы встретились через полчаса, на Фрунзенской. На полдороге между нашими домами.
– Ну, – сказал он, – я о тебе проконсультировался. Да нет, не про сердце. То есть, конечно, про сердце, но не в том смысле. Не в клиническом. У кого? Есть у меня одна знакомая. Старая знакомая. Считает себя ведьмой.
– Сейчас пол-Москвы себя ведьмами считают, – сказала я радостно. Почему-то мне все тогда казалось очень забавным. – А я себя не считаю. По-моему, это пошло.
– Ты… Ах, боже мой, ты – это просто ты. Тебе все это ни к чему. Но, знаешь, эта моя знакомая… Мне кажется, тут как раз что-то есть… Послушай, что она про тебя сказала!
– Ты с ней обо мне разговаривал? Как? Разве это не тайна?
– Ну, ты понимаешь, я просто не мог молчать. Я… я так счастлив… Лиза… – Он опустил глаза и умолк. Потом будто проснулся: взглянул весело, засмеялся…
– Мне нужно было кому-то рассказать… Ну, только что мы с тобой не виделись двадцать лет, а потом встретились. И сейчас все просто… Просто замечательно! Вот и все. Правда ведь?
– Правда. Так что она сказала? Обо мне? И вообще?
– Вообще… Вообще, мне кажется, она ревнует… Это так приятно, знаешь!
– Эгоист!
– Ну да, я эгоист. Эгоист, да! Но она сказала о тебе очень интересно. Нет, она ведьма все-таки!
– Так что?
– Две вещи. Первая – про сны. Вторая – про мобильник.
– Ну?
– Очень четко. Про сны: «Не верю! Двадцать лет видеть во сне – нет, не верю!»
– Знаешь, она, наверное, права. Я и сама не верю. Может, мне показалось.
– Нет, милая. Тут она как раз и ошиблась. – Он взял мою руку, улыбнулся и, смотря мне прямо в глаза, поднес ее к губам. Губы были теплые и упругие. Я смутилась – верно, за двадцать лет совсем одичала. И старалась не выдать смущения. Старалась изо всех сил.
– А про мобильник? Что она сказала про мобильник? – спросила я вовсе не потому, что мне было интересно мнение какой-то псевдоведьмы, а просто чтобы выглядеть беззаботной и естественной, будто каждый день кто-то целует мне руки в кафе.
– Про мобильник она сказала так: «Очень правильно! Забыла телефон? Уехала на два дня на дачу и забыла телефон? Очень правильно, очень!!!»
И он засмеялся. А я подумала: она права! Как удачно все вышло… Он потягивал глинтвейн или то, что называли так в «Шоколадницах», и смотрел на меня искоса. И улыбался. А ведь, не забудь я мобильник, может, он и не позвонил бы мне сегодня… А если и позвонил бы, то не так? Получилось, что я опытная охотница. Мало того, что «забыла» мобильник, еще и сочинила красивую историю о снах! Какой мужчина останется равнодушным к женщине, которая утверждает, что двадцать лет видела его во сне? Но как я ревновала его к этой московской «ведьме»! Довольно было и того, что она принадлежала к правильной среде, к его кругу. Тому, где все друг друга знают, успевают перевлюбляться и пережениться, а главное, без конца все это обсуждать. Это свои. А я? Чужая… Странно. Непонятно, почему. Но так сложилось. Так всегда со мной складывается.
– Что ты погрустнела? – спросил он, усмехнувшись очередной эсэмэске, – они продолжали время от времени попискивать в его кармане. – Пойдем? Давай теперь погуляем?
Я поняла, что это значит: скоро ему пора. Время, время…
Близился час вечерней семейной трапезы.
* * *
Так я стояла и смотрела через реку – туда, где на другом берегу сумерки под широкими лапами елей скрывали мой одинокий след к сваям старого моста. Давно ли я перескочила по ним на ту сторону – играя, балансируя хвостом, без ошибки ставя лапы в высоких черных чулках на скользкую опасную наледь… радость перенесла меня, как сойку – крылья. Ведь я чувствовала его взгляд – он следовал за мной и, конечно, видел, как я ловко прыгаю, как изящны извивы моего гибкого упругого тела, как точны движения.
Но не помню, как я оказалась снова здесь, на своем берегу. Как не упала, как не соскользнула в темную ледяную быстрину? Отчаянье, ты было милостиво ко мне…
И не знаю, сколько я так простояла у свай по эту сторону быстрины – неподвижно глядя в сумерки, не различая ни звука, ни запаха, ни шороха. Да их и не было… Очнулась, совсем окоченев. Первые шаги по своей земле дались мне с трудом. С болью.
