— Почему вы возражаете? — спросил он, делая к ней еще один шаг. — Вы боитесь любви, как думает Жиль? Или меня?
— Какая разница? Оставьте меня в покое.
Она подошла к письменному столу Жиля.
— Назовите это как угодно — капризом, тщеславием, но мне хотелось бы знать…
Он со сдержанной грацией подошел к ней, и вдруг она оказалась прижатой к столу, а ее руки, как в наручниках, оказались в его руках. Его хватка была ни болезненной, ни слишком крепкой, но вырваться было невозможно. Она пыталась бороться, но это только приблизило ее к нему. Он заложил ей руки за спину, и вскоре только шелк и хлопок разделяли их.
— Именно так вы начинаете выполнять соглашение? — обессиленная, спросила она. Ее состояние уже не имело ничего общего с яростью.
— Да, — ответил он, прерывисто дыша, — я думаю так. — Он наклонился к ней, сквозь полуприкрытые ресницы рассматривая тонкие черты ее лица. Она стояла, словно загипнотизированная, с желанием протестовать, но в то же время врасплох захваченная его мужественностью и, как ни странно, собственным любопытством. Глаза его закрылись, и она почувствовала горячее прикосновение губ.
Его поцелуй был ласковым и нежным, деликатным, но умелым и настойчивым, а губы гладкими, с едва заметной щетиной вокруг. Движения губ были само предупреждение, просьба к разрешению для дальнейшего. Против желания, ее губы раскрылись. Он тут же этим воспользовался: язык начал исследовать нежные уголки ее рта, как бы пробуя на вкус его влажную сладость, прощупывая головокружительную глубину в надежде на ответные действия с ее стороны. Губы, слившись, пробовали друг друга. Это было ошеломляющее, но бесконечно знакомое ощущение, которое она испытывала после пробуждения от сладкого сна. Вместе с ним медленно поднялось сладкое томление, которое могло превратиться в боль, если не будет завершения. Кэтрин хотела этого, хотела насладиться атакой нахлынувших на нее чувств, которые она, полуразбуженная, ощущала в самых сокровенных уголках своего тела и сознания. Она подняла руки к его плечам, поглаживая их, притрагиваясь к его стройной шее, прижимая его к себе ближе. Его кожа была теплой, словно она еще хранила прикосновение позолотившего ее солнца. Вдруг она поняла, что свободна. Он больше не держал ее, как в тюрьме, в своих объятиях, его руки лежали у нее на талии за спиной. С досадой и злостью она оторвала от него руки и со всей силой оттолкнула его от себя. Он, отступая назад, быстро отпустил ее, и она зацепилась за стол. Наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь, как пылает ее лицо, он мрачно произнес:
— Это как раз не то, чего вы боитесь.
— Нет, — сказала она, поднимая голову. — Только я ненавижу, когда со мной обращаются, как с кобылой, не считаясь ни с моей волей, ни с желаниями. Я сочувствую желаниям моего мужа, но не могу так просто допустить к себе человека, которого он выбрал, потворствуя им.
Казалось, он впитывал каждое произнесенное ею слово.
— И что вы намерены делать?
Отвернувшись от него и глядя на их отражения в окне, она сказала:
— Я подумала. В общем, если вы согласны, у меня есть предложение.
— Я слушаю вас, — он ответил спокойно, без гнева. Это придало ей храбрости, и она продолжала:
— Если вы… то есть мы только притворимся… — Она стала подыскивать слова, но он пришел ей на помощь.
— Вы хотите одурачить своего мужа, заставить его думать, что мы любовники, не будучи ими на самом деле.
— Да. — Он понял, и это принесло ей облегчение.
— И как это все будет обставлено?
— Вы придете в мою комнату через спальню Жиля. После… некоторого времени вы сможете уйти.
— Ваш муж предложил, что будет лучше, если я останусь до утра. Это будет естественнее, как будто я наношу ранний визит хозяину в его комнатах.
Кэтрин лихорадочно соображала:
— Хорошо, служанка будет спать со мной, а вы можете лечь в ее кровать в туалетной комнате, а ваш слуга принесет вам ночную рубашку и халат.
— Чтобы мне было удобнее, — сказал он с оттенком иронии.
— Сожалею, но в этом случае вы будете иметь возможность оставаться здесь столько, сколько захотите.
— Хорошо. Я только хотел бы спросить вас, чего вы надеетесь добиться своей уловкой. Если не появятся результаты, я имею в виду ребенка, разве не захочет ваш муж обратиться к своему племяннику, чтобы выполнить все, что задумал?
— Возможно, и нет. А если бы у вас были дети от других женщин, он бы мог обвинять меня в бесплодии.
— Насколько я знаю, я не оставил побочных детей.
— О, — сказала она и увидела вдруг в его глазах недовольство ее разочарованием. — Затем, я полагаю, мне нужно будет придумать что-нибудь, когда подойдет время. А сейчас, когда все завершилось, мне о чем беспокоиться.
— Кое-что вы не приняли во внимание. Что будет, если Жиль решит войти в вашу спальню?
— Зачем ему это делать? — нахмурившись, спросила она.
— Чтобы проверить, блаженствуете ли вы в моих объятиях. Будь я на его месте, это бы меня убедило.
— Да ну? Я не думаю. Боясь, что вам это не понравится, он не ворвется.
Он кивнул, но убежденным не выглядел.
— Будете ли вы ждать меня сегодня?
Она колебалась всего лишь мгновение.
— Если только на этом настаивал Жиль…
Он долго смотрел на нее. Кэтрин с бьющимся сердцем ждала его решения. Все зависело от того, что это был за человек и чего именно он ждал от Аркадии.
Мозг Рована был затуманен тысячью сомнений и идей, и все они были против этой затеи. То, что предложила Кэтрин Каслрай, выполнить было нелегко. Проводить бесконечные ночи от нее вблизи, знать, что она тут, рядом, и что ему было дано благословение любить ее, — нужно быть просто святым, а он никогда им не был и не притворялся. Видеть ее в ночной сорочке, проводить часы в интимной обстановке ее спальни и не сметь приблизиться — это было выше всех пределов. Поэтому то, что предложила Кэтрин, было бы мукой. Он никогда бы не поцеловал ее. Он даже не мог осознать, откуда пришло желание сделать это. Можно обмануть себя, сказать, что она сомневалась в наличии у него чести и он поступил с ней так, как с мужчиной объяснялся бы на дуэли. Нет, все было иначе, он знал. Что она чувствует к нему, почему она его отвергает? Но более всего он отчаянно хотел дотронуться до нее и больше ни о чем не мог думать с той минуты, когда Жиль Каслрай сообщил о возможности быть с ней в одной постели. Видя, что эта перспектива ускользает, он захотел взять маленький реванш. Это достойно порицания, но это была правда.
Он принял предложение мужа Кэтрин совсем не по тем причинам, какие выдвинул ей, а просто потому, что хотел ее. В этом была окончательная, правда, не слишком желательная причина.
