из которого ответвлялись лучики потоньше.
— Шарик, ты сдурел⁈ — чуть не в голос заорал я. — Нас же засекут!
— Не боись, не засекут. Только чародей это видит. Чародеев тут нет, будь уверен. Выбирай ветку потолще и иди по ней.
Ветку? Я пригляделся — действительно, луч напоминал дерево, от которого в разные стороны отходили ветки. Самая толстая определилась сразу и привела меня наверняка в личную комнату Алехандро Торрегроса. Дверь, к нашему счастью начинающих взломщиков, оказалась приоткрытой. Только там, за этой дверью, кто-то настолько самозабвенно рыдал, что даже не заметил, как я прошел в комнату.
Девушка в одежде служанки сидела на полу у кровати. Она гладила валяющееся на кровати подобие гитары с пошлым пышным желтым бантом на грифе и в перерывах между завываниями приговаривала: «Как ты мог меня бросить?», «Как ты мог, Алехандро?» и «Что со мной теперь будет?».
— А ты, оказывается, тот еще ходок, — неодобрительно бросил Шарик. — Сколько еще сеньорит, которым ты что-то наобещал, рыдает по углам?
— Если ты забыл, то напомню. Конкретно я никому ничего не обещал, а тот, кто обещал, умер, а значит, все обещания слетели. И мне кажется, девица больше жалеет себя, чем покойного.
— Это да. А нам что делать? — проворчал Шарик. — При ней комнату не обыщешь. Моей невидимости не хватит, чтобы заглушить звуки. Нашла где сопли распускать.
Но тут из коридора донеслось: «Селеста, куда ты запропастилась? Вот ленивая девка!» и служанка последний раз всхлипнула, утерла слезы, сказала на прощанье: «Чтоб ты сдох, сволочь» и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
Ее лицо, хоть и опухшее от слез, было на редкость миловидным, а фигура отличалась приятными выпуклостями, но ненависть, которая прозвучала в ее словах, сделала девушку куда менее симпатичной в моих глазах. Ибо смерти она желала теперь уже мне.
— Чего застыл. Ищи, пока рядом никого.
— Чего искать? — спросил я.
— Тайники.
— А магией?
— Обленился ты, как я погляжу. — Четырьмя лапами из восьми ками уперся в бока, принимая позу сварливой хозяйки. — Уже ручками поработать не хочешь, все на меня рассчитываешь. Закрой глаза и поднапрягись, почувствуй, куда тебя тянет. Не зря же ты рвался в Вилью.
Я закрыл глаза.
— А если никуда не потянет?
— Что значит не потянет? — возмутился Шарик. — Зря я, что ли, рисковал, тащась с тобой в эту дыру? Если уж ты был уверен, что тебе сюда надо, то это не просто так. Значит, бери свое «надо» — и сматываемся.
Внезапно ноги словно сами понесли меня и остановили в нужном месте.
— Ты стихи собрался писать? — с издевкой спросил Шарик.
Я открыл глаза. Передо мной была конторка с чернильницей и валяющимися рядом перьями. Стопка бумаги тоже была в наличии. На верхней даже наблюдался набросок стихотворения.
Как свет звезды вечна моя душа,
Во всех стихах моих ее частица
Я ухожу отсюда неспеша
… сниться влюбиться утопиться?
Теперь и не узнать, на чем он остановился бы. Явно топиться не собирался. Рука сама потянулась к правой стенке и нажала на выступающий завиток. Сразу после этого выехал ранее незамеченный ящичек, из которого я достал небольшой пакет.
— Ага, есть, — обрадовался Шарик. — Хватай — и двигаем.
Пакет я достал и ящик задвинул, но уходить казалось неправильным.
— Подожди, еще не все, — уверенно сказал я.
Я постоял буквально минуту, и рука нажала другой завиток. Из открывшегося ящика я вытащил приятно звякнувший кошелек.
— О, вот и нашлись сто доранов, — обрадовался Шарик, — которые ты у той девицы взял на побег.
— Предлагаешь все-таки вернуть?
— Сдурел? Нам нужнее. Все? Или осталось еще что-то?
Оставалось еще что-то, но уже не материальное. Показалось, что душа настоящего дона Алехандро где-то здесь, она и помогла с тайниками, поэтому я прошептал:
— Не я виновен в том, что ты остался без тела, а меня в него определили. Не могу обещать, что отомщу королю Мибии, но постараюсь сделать для этого все.
В ответ раздался то ли стон, то ли вздох и что-то прошлось дуновением ветра по мне и Шарику.
— Про бумаги никто не знает, используй их без опаски — через них на тебя никто не выйдет. Взамен я хочу вот что. У Рамона Третьего не должно остаться наследников, иначе ляжет на тебя мое проклятие. Сроку тебе год.
— Доболтался, балбесина! — вспылил Шарик. — Промолчать не мог? Рот бы тебе зашить, так нет, уже поздно — повесил на себя обязательство.
— Как я до них доберусь? — прошептал я, уверенный, что меня услышат. — Где я — и где король?
Но ответил мне Шарик:
— Как-как — через кровь.
— Если бы это было так просто, то короли мерли бы как мухи, — заметил я. — А мы этого не наблюдаем.
— С чего ты взял что просто? Да, ритуал не из сложных, но из запрещенных и любой желающий его не проведет — сдохнет с большой вероятностью.
— Про сдохнет мне очень не понравилось.
— У тебя право крови, потому что ты чародей и потому что твой отец пытался тебя убить. Призраку это видно. Вот ведь сволочуга, ты его спас от нехорошей смерти, после которой душа растворяется, а он на тебя проклятье повесил. И ведь притянул тебя сюда он, а не сто доранов. Пострадать ты не пострадаешь, но ритуал без ограничителей заденет твоих родственников по обеим линиям, тогда все поймут, что ты выжил.
— Если через кровь, то заденет и Торрегроса, — продублировал я вслух для души.
Внезапно чернильница зашаталась и опрокинулась прямо на пачку бумаг. В луже чернил, неожиданно небольшой, оказался маленькая светящаяся красным бусина.
— Не заденет, — прошелестел бесплотный голос. — Если это использовать, не заденет. Бери и уходи. Да и мне пора.
Комната словно опустела, из нее разом ушло нечто, делающая ее живой. Находиться там стало не просто неуютно, я почувствовал себя совершенно лишним, рассовал все по карманам и двинулся на выход. Шарик молчал, у меня тоже не было желания отвлекаться на разговор — мне еще из этого дома выбираться. Я и без разговоров постоянно отвлекался, потому что пока этот дом был самым приличным помещением из всех, что я видел. А еще очень богатым: даже в комнате Алехандро, к которому явно относились как к разменной монете, мебель была очень дорогая и ухоженная, что уж говорить про общие помещения.
Окно, через которое я залез, все так же было приоткрыто, но из него повеяло такой опасностью, что я замер.
— Сюда двигается чародей, — неожиданно возбудился Шарик. — Он обходит дом.
— Он меня почует?
— Нет, он один, без помощника, — ответил ками. — Я его чую, он не чует ни тебя, ни меня. А еще я чую, что от него прилетит пакость.
Пакость не заставила себя ждать, прилепившись истаявшей красной сетью на окно. Что-то мне подсказывало, что, что хотя сети не видно, но лезть в окно не стоит.
— Вот зараза, — зло сказал ками. — Запечатал. Нужно было сразу прыгать.
— В объятья чародея? Извини, я не из таких.
— Каких таких? Живо ищи дыру, чтобы удрать, а то нас запрут. Бегом на другую сторону, пока он здесь чары накладывает. Там никого нет. Он один.
На другой стороне оказалась гостиная, с выходом на террасу через стеклянные окна до самого пола. Помнится, они назывались французскими, но это там, в другом мире. Как они назывались здесь, я понятия не имел, но это не помешало мне открыть створки и выскочить из западни.
Аккуратно прикрыв их за собой, я рванул на постоялый двор так, что пятки засверкали. Если в доме Торрегроса появился чародей, который ставил ловушки, не значит ли это, что о смерти наследника престола уже узнали?
Глава 12
Вблизи дома Торрегроса чародеев больше не оказалось. Во всяком случае, так уверял Шарик. Тот, что ставил ловушки, даже не прятался — ходил в черном балахоне, что-то бормотал, да еще помахивал штуковиной, смахивающей на кадило. Не знал бы, что передо мною чародей — решил бы, что священник.
— Шарик, а зачем ему эта хреновина с дымом?
— Концентрации помогает, — авторитетно ответил Шарик. — Плохо его учили. Такие хреновины — это как ваши костыли для инвалидов.
— То есть он слабый маг?
— С чего бы? У него проблемы с концентрацией. Без использования дыма от нужных травок этот чародей потратит намного больше энергии, вот и все. О силе или слабости это не говорит.
— А с королем что будем делать? Этот светящаяся бусина — это вообще что?
— Кровь матери. Поэт хоть и был возвышенным
