ярко освещенным коридорам и комнатам института двигалась веселая толпа студентов». Студент Родион Акульшин восторженно продолжает рассказ своей сокурсницы: «Какое это интересное заведение! Многие студенты других вузов завидуют нам. У нас не чувствуется казенщина. Профессора и мы – это одна дружная семья. Если почему-либо срывается лекция, сейчас же в большой аудитории начинаются выступления. Ведь все мы что-нибудь пишем. Студенты других институтов рвутся на наши стихотворные турниры. Некоторые из нас уже завоевали себе известность, правда, пока лишь в масштабе института, но все им пророчат славу».
Поварская, дом 52
Актовый зал набивался до отказа, когда приезжали именитые: Маяковский, Пастернак, Асеев, Безыменский, Александровский и, особенно, Есенин. Есенин любил общаться со студентами ВЛХИ. Студент Кулемкин навсегда запомнил советы этого большого мастера: «Я всем вам, друзья, по-товарищески советую – посещайте брюсовский лицей, оканчивайте его, но в творчестве, в своих личных опытах оставайтесь самобытными. Учеба уводит часто от оригинальности и своего существа. Будьте самими собой и не вдавайтесь в стилизации. Только при этих условиях выучка Брюсова имеет смысл».
Бесспорными лидерами того времени были Маяковский и Есенин. В стенах Высшего литературно-художественного института устраивались их литературные поединки. Об одном из них (1923 года) вспоминал студент Д. Бабкин. Маяковский читал поэму «150 000 000». Зал дрожал от его голоса. Есенин был простужен и, поначалу, выступать отказался. Потом стал читать «Пугачева»: «Дрожь охватывала тело, когда Есенин изображал заключительную сцену трагедии. Пугачев, связанный по рукам предателями, вспоминает свою буйную молодость. Эту сцену Есенин прочитал почти полушепотом, словно это были мысли без слов, сложившиеся в душе великого человека, мужественно отдавшего свою жизнь за свободу своих несчастных братьев. <…> Я взглянул на своего соседа, профессора Павла Никитича Сакулина. В глазах у него были слезы. «Это потрясающе! Гениально!» – воскликнул он. <…> Когда Есенин закончил чтение, Маяковский сказал громко, чтобы все слышали: «Это хорошо, похоже на меня!»
«Нисколько не похоже. Моя поэма лучше», – ответил Есенин. В зале раздался смех. Присутствующие долго аплодировали обоим поэтам».
Еще один поединок титанов вспоминает Родион Акульшин: «Итак, первым начал читать Есенин:
– Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
– Чудно…Прекрасно, – шевелили губами слушатели. Каждое слово поэта проникало в глубину сердца и заставляло его трепетать по-особенному.
Есенин читал выразительно, не проглатывая ни одного слова. Ритм стиха он выделял покачиванием кудрявой головы, слегка выкрикивая концы строк. После первого стихотворения в зале стало твориться что-то невообразимое. У каждого было желание – ринуться на помост и задушить в объятьях поэта.
Маяковский, сидевший в первом ряду справа, оглянулся на аудиторию и еле заметно улыбнулся.
Хитрый конферансье Фридман сделал странный ход: не дав возможности Есенину прочитать сразу же второе стихотворение, он объявил:
Владимир Владимирович Маяковский!
Аплодисменты – шумные, продолжительные. Есенин смущен. На его лице написано: «Он еще не читал, а вы его приветствуете не менее усердно, чем меня после прочтения».
<…> Начинается гвалт: каждый заказывает поэту, что он должен прочитать. <…>
Он начинает с «Левого марша»:
– Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше слово, товарищ маузер.
Довольно жить законом,
Данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним!
Почти вся аудитория вместе с поэтом повторяет:
– Левой!
– Левой!
– Левой!
Есенин корчится. Его губы что-то шепчут.
На лице гримаса. Когда Маяковский кончает марш, стекла дрожат от бури аплодисментов. Но не успевает схлынуть этот восторг, как Фридман снова объявляет:
– Сергей Александрович Есенин!
Поэт полупрезрительно глядит на аудиторию, спрашивая себя:
– Стоит ли вам читать, если у вас нет вкуса, если вы не можете решить, что для вас дороже – поток чувств из глубины души или словесная трескотня, которая бьет по ушам, как булыжник?
Но если вывели на одну площадку двух петухов, то они должны драться, позор падает на голову того, кто смалодушничает и ринется в бегство. <…> О, какой это необычайный вечер, таких вечеров не помнит история русской литературы! Два часа состязаются поэты, не зная, кто же из них дороже собравшимся здесь. Брюсов аплодирует одинаково обоим. <…>
Когда пьют смесь из разных напитков, то обалдевают до бесчувствия.
Слушатели в этот вечер были щедро напоены смесью из Есенина и Маяковского и под конец совсем обезумели. Это безумство выражалось в спорах, доходящих чуть не до драки в продолжение многих дней после выступления двух столпов Москвы и всей России».
Несколько слов об Иване Приблудном
Поварская, дом 52 (ВЛХИ)
Иван Приблудный прибыл в ВЛХИ по путевке ЦК Украины. Ему не хватало образования даже в пределах начальной школы, но Валерий Брюсов почувствовал в парне «поэта милостью божьей», и принял в институт без экзаменов, вольным слушателем. Иван был невоспитанным, легкомысленным, незрелым, не имел никакого представления о приличиях, но дружелюбным, обаятельным и добрым. Есенина с Приблудным познакомил Наседкин, который учился с Иваном. Творческая близость Сергея Есенина и Ивана Приблудного была очевидна. Есенин взял талантливого парня под крыло: отчитывал ученика за подражательность, за явные заимствования, но многие его стихи оценивал очень высоко, повторяя понравившиеся строки. Ввел его в свой круг, опекал, чувствовал ответственность за него, относился строго, но великодушно.
Иван Приблудный
Внешность Приблудного описала его близкая подруга, впоследствии жена, Наталья Зиновьева (Милонова): «Ваня был тогда крепким здоровым мальчиком со свежим лицом, красивыми карими глазами, веселый, смеющийся. Я сказала – мальчик – он бриться начал года через два». Наталья тоже училась в ВЛХИ, но курсом младше. Спустя годы, когда ее спрашивали о творчестве Приблудного, отвечала: «Как оцениваю талант Ивана? Он был поэт «милостью божьей». Ведь сам Есенин считал его дар крупнее своего». Любящая женщина несколько преувеличивала. Такое могло быть, но Иван слишком разбрасывался, мало трудился, ему слишком мешало его разгильдяйство.
Сестры Есенина – Катя и Шура – были в восторге от Приблудного, похожего на цыгана, компанейского, смешливого. Катя, старшая, была серьезно влюблена. Есенин боялся за сестру, и сватал ей Наседкина, серьезного, взрослого, обстоятельного.
Мотя Ройзман вспоминал об отношении Есенина к Ивану: «Он покупал ему одежду, обувь, давал деньги на питание.
Поварская, дом 52
Был такой случай: оба пришли в «Стойло», и Приблудному не понравился шницель. Есенин повел его в ресторан…
Я знаю, как Сергей помогал своей критикой исправлять стихи
