моей малышке.
— Малышка, — я притянул Меланью в свои объятья, не находя слов утешения.
— Всё хорошо, — стирая слёзы со щёк, прошептала малышка. — Я бы сказала чудесно! Потому что твой подарок невероятно прекрасен. Я чувствую себя счастливой, Гер, — заглядывая в моё лицо, прошептала Меланья. — Ты сделал меня счастливой в этот вечер.
Я снова приник губами к её припухлым от моих поцелуев губкам. Я наслаждался её запахом, чуть прохладной от ветра кожей, её прикосновениями. Она была открытой. Нежной. Отзывчивой. Слепо доверяя мне. Открывая душу. Выворачивая мою, когда рассказывала правду своей жизни.
Когда-то я наивно думал, что знаю о ней всё…
Я не знал о Меланье ничего.
Я открывал её с новой стороны. И понимал, что вязну в ней всё больше и больше. Понимал, что теперь я не смогу жить без её смеха, без её робких прикосновений, без её поцелуев.
Глава 18
Меланья
Этот месяц был самым счастливым месяцем в моей жизни.
Несмотря на недовольство матери из-за моего постоянного отсутствия дома.
Несмотря на то, что она пыталась запереть меня дома, и я вылезала через окно.
Несмотря на то, что она била меня, когда я появлялась на пороге дома, а наш семейный лекарь потом мазал мои синяки и ушибы вонючими мазями.
Я не ненавидела свою мать.
Я презирала её. Мне даже было её жалко. Имея в своей жизни всё, о чём мечтает нормальная женщина — красивого мужа, который был её истинным, тёплый дом с богатым убранством и дочь — моя мать была глубоко несчастной женщиной.
Несчастной от того, что не знала, что такое материнская любовь. Я знаю, что уже давно могу дать ей сдачи. Могу ударить в ответ. Могу вырвать из её рук отцовский кожаный ремень и не дать ей себя коснуться.
Но я не могу поднять руку на свою мать.
Слишком мягкая. Слишком добрая. Слишком воспитанная, чтобы перечить ей.
Казалось, что невозможно любить Гереха больше.
Невозможно хотеть его больше.
Невозможно сходить с ума по его голосу и запаху.
Но я влюблялась в него всё сильнее и сильнее с каждым днём.
С каждым часом. С каждой минутой, проведённой рядом с ним.
Эта любовь так глубоко поселилась внутри меня, что её никакими средствами невозможно было вытащить.
Я пытаюсь хоть как-то остановить лавину тех чувств, что обуревают меня.
Что так глубоко проникают внутрь, пуская корни в самое сердце.
Я пытаюсь сопротивляться.
Пытаюсь оставить хоть какое-то пространство между нами.
Хоть маленький поплавок, который удержит меня наплаву, в случае, если придётся тонуть.
Но куда мне против заботы этого невероятного парня?
Как можно противостоять человеку, который так задорно и интересно рассказывает истории?
Как можно не любить его глаза, его улыбку, его смех?
Я чувствую себя последней дурой, когда он дарит мне тёплый красный вязаный шарф и такого же цвета шапку с пушистым помпоном.
Я держу в руках этот подарок и не могу вымолвить ни слова.
Потому что от такой незаметной заботы встаёт ком слёз в горле.
И вдруг становится страшно.
Страшно, что этот невероятный парень поймёт, что я не такая прекрасная принцесса, какой он меня вдруг увидел.
Страшно, что он разочаруется во мне и просто исчезнет из моей жизни.
Как и его забота, которую я принимала с трепетом и слезами на глазах.
Как и его тихий смех.
Как и его тёплые объятья за спиной, когда мы смотрим, как садиться солнце.
Я перевела взгляд с подарка в своих руках на Гереха, чьё лицо сейчас было напряжено, и, впихнув шарф и шапку ему в руки, поднялась с постеленного на холодную землю одеяла и, не сказав ни слова, бросилась бежать.
Бежать от своих мыслей.
От своих страхов.
А потом вдруг замерла, подумав о том, каково Гереху, который никогда не знал любви и заботы.
Каково моему мужчине, когда я начинаю показывать свою гордость и свои страхи.
Медленно обернувшись, с горящими от стыда щеками, побрела назад к парню, который продолжал сидеть на траве и вертеть в руках подарок.
Я нерешительно, смущаясь, села на край покрывала, забрала из его на удивление холодных рук шарф и шапку, цепляя пальцами его ладони.
Натянула на голову шапку, чувствуя, как ушам становится теплее, и обмотала шарф вокруг шеи, тут же пряча в него покрасневший нос.
— Спасибо, Гер, — я встала на колени между его разведённых ног, прижимаясь всем телом к его торсу, — теперь они будут меня греть, когда тебя нет рядом.
Я обхватила руками родное лицо и прижалась губами к тонким губам, которые тут же с жадностью стали отвечать на мой поцелуй.
И я поняла, что он испугался. Испугался, что я вот так уйду. Оставлю его сидеть одного посреди пустой поляны. Как это сделали его родители двадцать лет назад, когда бросили его одного на пороге детского дома. Когда оставили его выживать в этом холодном мире.
Я не говорила ему ни слова о любви. Не шептала на ухо нежности.
За меня говорили руки и губы.
За меня говорил мой взгляд.
За меня говорило сердце, которое каждый раз замирало, когда я ловила ответные эмоции в серых глазах напротив. Мелких подарков было много. Каждый день, который мы проводили вместе. Тридцать один день наших ежедневных свиданий. И сегодня последний день. Последний день нашего уговора. День, когда я должна дать ответ своему любимому мужчине.
Поправив причёску и намотав на шею красный шарф, чтобы не замёрзнуть, беру в руки объёмный альбом с рисунками и направляюсь в маленький ресторанчик, где меня ждёт Гер.
Я волнуюсь, так как не знаю, как мне выразить все свои чувства словами.
Как рассказать то, что он мне дорог.
Герех сидит в самом дальнем уголке зала и напряжённо смотрит в окно.
