вооруженных сил Израиля» на фоне Иерусалимского храма и прочее, и прочее и прочее… Бернштейн чувствовал, что съемки под угрозой окончательного срыва. Под угрозой были имя, репутация, но ничего, ровным счетом ничего режиссер поделать не мог, он превращался в робота, машину, черт знает, во что он превращался, но сценарий никак не хотел превращаться в окружающую реальность.
Его помощники уже во всю кричали отбой, и усталая массовка облегченно и радостно спешила покинуть подступы к Лысой горе, торопясь к холодному пиву и долгожданному отдыху.
…Еще один рабочий день был потрачен впустую.
* * *
Брат Эрвин. Токио. Наши дни.
Америку я покинул на самолете компании «Американ Эйрлайнс». Для этого я сначала перебрался в Сан-Франциско, и вскоре с удовольствием вдыхал свежий воздух тихоокеанского побережья. Перелет в Азию тоже прошел нормально, учитывая, что конечной точкой моего маршрута был Париж, я надеялся, что преследователей своих сбить с толку мне все-таки удалось. Мало кто летает в Париж из Чикаго через Токио. Далее я хотел перебраться в Гонконг, где потерялся бы окончательно для вех. Идеальный город для подобных мероприятий, во все времена.
Да и мало ли чего может потеряться в Гонконге? Или в другом каком месте. Или возникнуть из ничего, просто так. Врут законы физики, химии, и прочие, врут, в этом лично неоднократно убеждался, и знаю, о чем говорю, потому что помимо них существуют некие пространственные области, где они попросту не действуют. Вот не действуют и все. А бывает иначе. Бывает, обстоятельства так складываются, что законы эти перестают выполняться. Вот, например, в начале XIV века некий таинственный «доктор» Луллий по заказу английского короля Эдуарда I изготовил двадцать пять тонн золота! Отчеканенные из него монеты дошли до наших дней, и самые придирчивые анализы показали: золото Луллия настоящее. Из чего он его делал, неизвестно, наверное, из более простых металлов, не из ртути же. Мне на тот момент это было абсолютно не интересно, а вот широким массам общественности было объявлено, что муж сей – известный теолог, правда, впавший немного в мистику, юные годы провёл при арагонском королевском дворе и был даже воспитателем наследника Иакова II. Эти подробности публика любила и любит во все времена. Далее, изучал Луллий богословие весьма прилежно и еще восточные языки. Доизучался до докторского звания. И главное, главное в этой истории то, что Луллий согласился изготовить золото для Эдуарда I с условием, что тот организует на это золото новый крестовый поход против мусульман. Даже церковники на все закрыли глаза. А далее все как в жизни. Жадный король обманул учёного: золото забрал, а в поход не пошёл.
И к чему это я? А к тому, что все выше перечисленное – преднамеренно сочинённая и пущенная в обиход легенда. Луллий никогда не занимался алхимией. Все приписываемые ему алхимические трактаты написаны совершенно другими людьми. Нам нужны были не алхимические познания Луллия, которых у него не было, а его высокий научный авторитет среди схоластов и теологов, уж в чем в чем, а в схоластике у него успехи были весьма и весьма серьезные. Тем самым, ни много ни мало, Орден добился своей цели: легализации двадцати пяти тонн чистейшего золота. Вопреки законам физики и химии. Ну, а общественность поверила в то, что найден надёжный способ превращения простых металлов в благородный. И такими вещами приходилось заниматься.
В ожидании рейса я пообедал и немного побродил по городу. Красиво. Как это у поэта? Лилии в цвету, парк Исэ Шима… Не помню я стихов, не мой профиль. Пешие прогулки неплохо стимулируют умственную деятельность, так говорят специалисты, но сегодня в голове моей переплелось слишком много тревожных мыслей и странных образов, никак не удавалось сосредоточиться, несвойственные мне сомнения теснились в ней.
А местное население играло в карты, прямо в парке. Не в Исэ Шима, но тем не менее… Вот вам тоже забавная ассоциация. Игральные карты попали в Японию с первыми европейскими миссионерами. Открывшие Страну Восходящего Солнца португальцы познакомили аборигенов с хлебом, табаком, огнестрельным оружием и христианством. После чего превращение Японии в высокоразвитую страну, стало лишь вопросом времени.
Карты местным жителям очень понравились, однако вскоре власти, обеспокоенные быстрым распространением азартных игр их запретили. Но не тут-то было! Для того, чтобы обойти запрет, японцы, не долго думая, изменили изображение на картах по своему вкусу. Они стали изображать на них цветы. Тем самым явив миру «ханафуда», японские «цветочные» карты.
Карт в колоде было сорок восемь, как в португальских. Но в отличие от них, в японских картах двенадцать мастей, по четыре карты каждой масти.
Японцы не поленились разработать целую систему символов, где двенадцать месяцев соответствовали каждой из мастей. Естественно, что каждому месяцу соответствовало определенное растение. Например, марту соответствует сакура, цветущая именно в марте.
Я шел по мощеной извилистой дорожке и рассматривал забавные композиции из камней, дыша полной грудью и чувствуя, как голова моя освобождается от ненужной тревоги и сомнений.
На выходе из парка взгляд мой упал на согнутую фигурку уличного торговца, я подошел и стал рассматривать его нехитрый товар.
Я не заметил, как в руках у меня оказалась дарума, странноватая японская кукла. Продавец подобострастно поглядывал на меня и улыбаясь протягивал кисточку и баночку с краской. « Ну же, смелей», – словно говорили его раскосые глаза.
Вечная тайна Азии таилась в них. Удивительный народ! Я всегда называл Японию азиатской Британией. Отчасти из-за расположения островов, отчасти из-за отношения японцев к континентальным азиатам.
Чопорность на восточный манер, лукавство в квадрате… великие тайны хранит эта деревянная кукла. В ней словно собрана вся скорбь ушедших поколений, самурайская гордость, радость рождения и последний луч заходящего солнца.
– Вы можете загадать желание и закрасить глаз этой куклы. Оно обязательно сбудется, – напомнил мне, кланяясь, продавец.
«Знаю, знаю, уважаемый продавец-сан», – подумалось мне, и я понял, что сейчас загадаю. Кисточка уже была у меня в руке…
* * *
Роберт Клеменс. Бенги. Эритрея. Больница красного креста. Наши дни.
Благородная жидкость аппетитно забулькала на дне пробирки. Джонсон прищурил свой хитрый глаз и, слегка чокнувшись, опрокинул содержимое этой незатейливой посудины внутрь закаленного африканского ветрами организма. После чего произнес худосочное и маловыразительное ругательство на местном наречии, затем недовольно повертел своей квадратной головой и, занюхав выпитое рукавом мало стерильного халата, произнес:
– Не умеют черномазые ругаться.
Я проделал ту же процедуру и вопросительно посмотрел на собеседника в ожидании продолжения. Тот пояснил:
– Язык у них не живой, потому
