о дочери.
Дети спят. На душе неспокойно. Откуда Тихомиров узнал о Варе? Кирилл? От него мало что удается скрыть. Это вообще чудо, что Глеб так долго не знал о рождении дочери. Объяснение только одно – он не хотел ничего знать обо мне. В голове словно по щелчку всплывает образ друга.
Ванька!
Сердце меняет амплитуду сокращений. Знает ли Ваня, что у него есть племянница? Сколько дней он мне не звонил и не писал? Просматриваю последнюю переписку. Проверяю журнал звонков. Четыре. Столько же, сколько не присылал цветы Тихомиров…
Вот перед кем я чувствую вину! Острую, тягучую. В случае с Ванькой я предательница. Осознанно пошла на этот шаг, знала, что, если выяснится правда, мне будет очень стыдно перед ним. Столько месяцев врала ему…
Я не боюсь его разбудить. Мы можем звонить и писать друг другу в любое время дня и ночи. Но останавливают меня две вещи: первое – не готова услышать укор в голосе друга, второе – скоро должны вернуться родители. Не получится поговорить. А разговор обещает быть длинным и не очень приятным...
Хотела скрыть от родителей, что у нас был Глеб, но папа с порога интересуется:
— Кто приезжал?
— Доставка от Тихомирова, — киваю на букет цветов, которые так и остались лежать на кресле.
— Своих ребят присылал? — я не спешу с ответом, могу проколоться. Задаю свой вопрос:
— Откуда узнал?
— Протектор от дорогих шин на снегу, — произносит отец, но я, считывая мимику, понимаю: что-то не то.
— Степ, давай детей по кроваткам разнесем, — негромко произносит мама, которая уже успела сходить в уборную и вымыть руки.
Я поднимаюсь в свою спальню, папа заносит Варю, почти не дышит и не совершает ни одного лишнего движения, чтобы ее не разбудить. Тихонько кладет в кровать.
— Я несколько камер на доме поставил, когда ты в больнице была, — произносит папа. По позвоночнику проходится колючий холод. — Мама не знает, что Тихомиров приезжал, пусть и не узнает.
— Глеб знает, что Варя его дочь, — признаюсь отцу, не могу не поделиться, меня распирает изнутри, а градус напряжения зашкаливает.
— Угрожал? — ровным голосом интересуется папа, но сразу как-то собирается, будто готов нас защищать.
— Нет, — мотнув головой. — Просит разрешения навещать Варю.
— Что решила?
— Пока ничего.
— Утро вечера мудренее, ложись спать, — папа желает мне доброй ночи и уходит в свою комнату. Спать…
Не получается уснуть. Не могу выкинуть из головы Ваньку. Не могу не думать о том, что обидела его.
Сажусь на нерасстеленную кровать, прислонившись спиной к изголовью, печатаю и отправляю другу сообщение.
«Привет! Не спишь?»
Вижу, что он прочел, но не отвечает…
Глава 26
Милада
«Ванька имеет право обидеться», — уговаривала себя, опускаясь на крышку унитаза. Отличное место, чтобы подумать в тишине. Сидеть на полу с гипсом было неудобно, я уже пробовала, еле поднялась на ноги.
Формат наших отношений с Ванькой не подразумевал обид. Как бы я себя ни убеждала, но неприятное чувство разъедало изнутри. Те Ванька и Милада остались в прошлом. Я не могла его полноценно поддерживать в момент болезни, потому что заботилась о себе. Да, я скрыла рождение Вари, но на то у меня были причины! Раньше друг меня всегда понимал и поддерживал, но это было раньше. Скрыть рождение дочери – все равно что солгать. Да, я виновата! Виновата, что скрыла от Вани рождение племянницы. Но я так не хотела терять его дружбу, она даже на расстоянии меня согревала.
Настолько не ожидала получить от Ваньки ответ, что, когда телефон завибрировал у меня в руках, чуть не выронила его из рук.
«Наберу через десять минут».
Я забыла про разницу во времени, накрутила себя. Ванька, скорее всего, тренировался. Чуть меньше стали сжимать грудь стальные обручи. Эти десять минут я приводила свои мысли в порядок.
На третий гудок я приняла видеозвонок, внешне абсолютно спокойна, но Ванька сходу заявил:
— Прекращай давай трястись, по заднице твоей я отсюда не достану, — строго произнес друг, а у меня отлегло от сердца. Ругается – значит, простил.
У него еще влажные после душа волосы, отросли сильно. Давно не был у парикмахера. Майка с короткими рукавами позволяет рассмотреть натренированные руки. Помню, какими атрофированными стали мышцы друга, пока он лечился и был на реабилитации.
— К тому времени, как ты приедешь, желание меня лупить не пропадет? — сдерживая улыбку. Я знаю, Ванька никогда не поднимет руку на женщину, это против его природы.
— Не пропадет, можешь не надеяться. Забуду, что ты у меня хрустальная ваза, и отхожу по худой заднице, — в привычной для нас манере продолжает отчитывать. — Как ты могла, Лада? — смотрит строгим взглядом. — Ладно, Глебу не сказала. От меня почему скрыла? Не заслужил твоего доверия? Легко было самой справляться? — он знает ответ на последний вопрос, поэтому и напирает.
Между нами расстояние в сотни километров, и смотрим мы друг на друга через экран телефона, а у меня ощущение, что Ванька рядом.
— Я не хотела, чтобы Глеб узнал о моей беременности, о рождении дочери. Даже предположить в то время не могла, как он себя поведет, — делюсь открыто с Ванькой. — Ты бы не смог скрыть от него рождение Вари.
— Заметь, что он узнал. Узнал без моей помощи, — строго произносит Ванька. Мне становится стыдно. Он прав во многом, но мой страх в то время вытеснял голос разума.
— Я до сих пор не призналась Глебу, что Варя его дочь, — теперь я свободно могу говорить с Ванькой и даже обсуждать его брата.
— Он не дурак, Милада. По крайней мере, во всем, что не касается тебя, — добавляет, мотнув головой. — Милада, ты что, сидишь на унитазе и со мной разговариваешь? — смеется Ванька.
— Ой, — в расстроенных чувствах я как-то подзабыла, что приняла звонок по видеосвязи. Направляю камеру на свои ноги, демонстрирую, что сижу на крышке унитаза абсолютно одетая. — Варюшу не хотела будить, поэтому спряталась в уборной. А из-за гипса…
— Милада, прекращай, — прерывает мой поток оправданий. Да, что-то я становлюсь скучной. Загрузилась из-за мелочи. — Когда будешь знакомить меня с племяшкой? — спрашивает Ванька.
— Как только ты приедешь.
Ваня не отвечает, и у
