так плохо, почему я оставался один?– спросил он.
– Разве ты не понял? Тогда я нес тебя на руках.
Она шла по узкой аллее осеннего парка
Она шла по узкой аллее осеннего парка, под ногами шелестели и переворачивались листья, словно страницы ее прочитанной жизни. Боли и страха не было, лишь легкая тоска о себе, о той молодой, когда все было бесконечно и не объяснимо
Воспоминания похожи на туман, поднимающийся над городом холодным сентябрьским утром. Тихий плеск воды дышал свежестью близкой осени, разжигая кончик сигареты, зажатой в озябших пальцах. Красочный мир бросал в лицо обрывки тумана памяти. Она закрыла глаза, сосредоточившись на своем теле, выворачиваясь наизнанку. Боль была неизбежным побочным эффектом, неприятным, но привычным. Вдох, прохладный свежий воздух наполнил пустоту легких, пальцы выпустили окурок. Ресницы дрожали, она замерла, растворяясь в тумане, мир перевернулся, вбирая ее сознание. Девушка резко открыла глаза и увидела перед собой нежно-зеленую листву весенних деревьев, ярко-голубое небо с белыми пятнами нарядных облаков, изнутри обласканных солнцем.
Каким образом происходило ежегодное чудо, она не знала, да и не пыталась узнать. Она просто отдавалась во власть превращений. Немного постояв, девушка медленно, почти не касаясь земли, пошла к кустам сирени, впитывая в себя весенние краски, растворяясь в солнечных лучах. Достигнув цели, почти невидимая, она опустилась на молодую траву и сосредоточилась. Уже скоро должно было начаться представление.
На аллее парка появилась одинокая фигурка, девочка шла неуклюже, каблуки проваливались в песок. Что-то напевая, она присела на скамейку, достала из сумки несколько кусков хлеба, специально для воробьев. Задумчиво кроша веселым птицам хлеб, девчушка не замечала прозрачного пристального взгляда, но когда угощение закончилось, а птицы разлетелись, она подняла безмятежные глаза и посмотрела на куст нераспустившийся сирени, под которым растаял воздух. Девочка, пожмет плечами и отправиться дальше. А где-то в другом далеком сентябре, она откроет глаза, встряхнет волосами и снова задумается, зачем каждый год чудесным образом, она переносится в ту весну, в непримечательное воспоминание весеннего утра и чирикающей стаи городских птиц.
Девушка натянула перчатки, прикурила следующую сигарету, дымом разгоняя вопросы, пожала плечами, и отправилась дальше, в следующий год, десятилетие. Она знала, что у нее впереди много дней, когда она будет ждать нового солнечного свидания с самой собой.
Пустота
День первый
Я проспала на работу. Работа неплохая, работала я недавно, поэтому опаздывать было страшно. Детский страх уроков по химии придавил меня к земле, мешал дышать.
Толстая тетка лет пятидесяти тыкала указкой в старую доску, исписанную непонятными жуткого вида и размера формулами. Потом поворачивалась к притихшему перед казнью 7ому А классу, и медленно, будто прицеливаясь, ощупывала нас маленькими злыми глазками. Пара приторных девочек-отличниц тянули руки, но их никогда не касался зловещий перст… я сидела в дальнем углу трясясь от холода и страха, старалась сделаться как можно меньше, может, меня не заметят, может, случится чудо, и на школу упадет бомба, тогда не надо будет подходить к доске цвета болотной жижи, не надо будет ронять мел от страха… Но бомба не падала, меня поразил метеорит, навсегда заразив неизлечимой боязнью формул:
– Романова, к доске! – наверное, сходный ужас испытывали еретики, когда хворост у их ног начинало лизать пламя…
Итак, прошло уже энное количество лет со дня окончания школы. Я проспала на работу. И мне казалось, словно сквозь все года печалей и радостей меня снова вызывает к доске Валентина Александровна. Нет!
И я побежала. Я бежала до остановки, чтобы успеть на автобус. Я бежала по эскалатору, чтобы запрыгнуть в вагон после приговора «Осторожно, двери закрываются». Я бежала по переходу, чтобы липкий страх средней школы выветрился из моего взрослого успешного сознания.
Туфли на высоких каблуках громко цокали металлическими набойками, пассажиры ленинградского метрополитена с удивлением оборачивались. Сначала мне было неудобно производить столько шума. Потом я стала бояться за сохранность туфель. И, наконец, мне стало все равно. Я бежала. В голове образовалась приятная пустота. Сердце болело. В горле пересохло. Но я бежала. Господи, за двадцать лет я совсем забыла простой детский секрет, спасающий от всех бед. Я бежала. Быстро. Проблемы не могли меня догнать.
Я бежала по переходу между двумя станциями. Не на земле, не под землей. Я убегала от прошлого и будущего, которых, наверное, у меня никогда не было. Я бежала, стараясь стучать каблуками как можно громче, чтобы металлическим грохотом прогнать свою никчемную жизнь.
Я бежала. Мне снова было 15 лет. Я бежала кросс.
За школой был пустырь. Обычный. Пожухлая трава, межсезонье, не понятно, осень или весна. На мне какие-то странные брюки и безразмерная футболка. Я не чувствую себя девочкой. Мальчиком тем более. Я странное бесполое существо, в чужой одежде. Мне надо бежать. Пустырь, вокруг которого бегу я вместе с другими бесполыми существами, пересекают люди. Они нормально одеты, несут сумки и пакеты из ближайшего супермаркета. Они люди, а мы – существа. Мы бежим. Больше ничего нельзя делать. Надо пробежать пять кругов. Ветер шумит в ушах, в боку что-то предательски покалывает, в голове – пустота.
Перед эскалатором я взглянула на часы – не опоздала. Но я продолжила странный забег. Когда ты бежишь в толпе, кажется, ты летишь. Кажется, ты не женщина больше, но еще и не мужчина, а в голове спасительная гулкая пустота и шум собственной крови в ушах.
День последний.
Навыки бега в метро бесполезны. Я раньше так думала. Но сегодня я смогла убежать от себя.
Когда-то давно я выступала на конкурсе. Конкурс был дурацкий и посвящен Пушкину, которого я никогда не любила. Надо было создать костюм из предложенных кусков материи. На сцену вызвали несколько пар. В одной из них была я и парень из выпускного класса… сколько времени надо, чтобы влюбиться? Сколько минут надо, чтобы влюбиться девочке 15ти лет? Несколько секунд, а может, достаточно доли секунды… Пара судорожных глотков воздуха и один полувздох, а потом рождается любовь, которая принесет миллионы часов счастья и сломанную жизнь.
Я навсегда запомнила его глаза цвета пустоты, руки, рисующие мой портрет в пустой квартире, губы, шептавшие банальное «я люблю тебя».
Я думала, смогу забыть. Я бежала много лет. Пряталась в чужих ласках и постелях, добивалась и теряла, искала, теряла вновь.
Но его взгляд, один взгляд сквозь толпу, его прикосновение, абсолютно случайное, рассказали мне, что он давно забыл. Он ничего не помнит, а я не смогла ничего забыть.
Мне надоела
