Случай благоволит только подготовленному уму.
Луи Пастер, лекция в Университете Лилля, 1854 Однажды поздней осенью 2006 года я вошла в больницу Бетаниен. Я поднялась по лестнице и прошла мимо статуи ангела, смотрящего в небо. Миновав пост охраны, я поприветствовала коллег и пациентов, которые шли по белому коридору. Для них это был совершенно обычный день, но не для меня: в кабинете ждали результаты.
Большинство исследователей помнят день получения результатов. Годы напряженной работы наконец завершаются цифрами на экране компьютера. Они имеют огромное значение: вы либо получаете результаты своей мечты, либо ничего. В последнем случае гипотеза, над которой вы размышляли и на чем долгое время были сосредоточены, окажется на научном кладбище. Для меня это был судный день.
Мой кабинет находился в конце коридора второго этажа, прямо перед операционной. Он был крошечным, но зато с балконом, откуда открывался вид на жилой квартал, расположенный по другую сторону улицы. Это был мой оазис покоя, он мне очень нравился. В кабинете лежали стопки научных журналов, книг и методичек. На работе у меня не было ничего личного: там моей личностью были книги и журналы.
Я взялась за ручку двери, но на мгновение замешкалась: моя рука дрожала. Считается, что исследователь должен не поддаваться влиянию эмоций и всегда оставаться уравновешенным. «Чепуха», – подумала я. Будучи знакомой со многими исследователями, я прекрасно знала, что это обычные люди.
Я пыталась понизить ожидания и убедить себя, что будет достаточно увидеть в результатах хотя бы маленькую подсказку, которая укажет мне правильное направление. Этим направлением мог быть эстроген или, например, кортизол. Мне требовалось то, что я могла бы исследовать дальше. Я была готова разочароваться и пыталась убедить себя, что даже незначительные результаты ценны. Отсутствие конкретного результата – это тоже результат.
Но кого я пыталась обмануть? Я поставила все на одну карту, отказавшись от гарантированной карьеры в Осло ради работы в низкостатусной сфере. Мне было что терять.
* * *
Меня ждало электронное письмо. Я открыла файл с результатами и почувствовала, что тревожность отступает, сменяясь любопытством. На секунду я увидела себя тринадцатилетней девочкой, читающей энциклопедию в день маминых похорон; студенткой, с энтузиазмом задающей вопросы доктору Бакнеллу; молодой женщиной, которая однажды улыбнулась в своей спальне в Ливерпуле и сказала: «Тогда мне придется защитить кандидатскую диссертацию». Это было то, ради чего я усердно трудилась. Влияет ли какой-нибудь гормон на иммунную систему?
Компьютерная программа стала выдавать результаты. Прошло несколько минут, и на экране появилось больше данных и несколько графиков. Связи с нарастающей четкостью материализовались на моих глазах.
– Черт, это выглядит хорошо, – прошептала я.
Мое внимание привлекли ЛГ и ФСГ, уровень которых было решено измерить в последний момент. Когда их уровень повышался, вместе с ним возрастал и уровень цитокинов, вызывающих воспаление при ревматоидном артрите. Это касалось и «хулиганского» фактора некроза опухоли (ФНО) – цитокина, ответственного за большую часть воспалительной реакции. Дело в том, что результаты, связанные с этими гормонами, стали для меня полной неожиданностью, ведь изначально я вообще не собиралась измерять их уровень. Но что же это значило? Я таращилась на свой стол, вспоминая все, что прочла и узнала. Потребовалось всего мгновение, чтобы пазл сложился.
Когда организм производит половые гормоны, мозг посылает сигналы через ЛГ и ФСГ. Именно эти два гормона сообщают яичникам и яичкам, что нужно вырабатывать эстроген и тестостерон. Уже несколько лет известно, что колебания в уровне половых гормонов влияют на ревматоидный артрит, но все исследователи рассматривали лишь конечный продукт цепной реакции, уделяя основное внимание эстрогену. Что, если главные виновники находятся выше по цепи?
КОЛЕБАНИЯ В УРОВНЕ ПОЛОВЫХ ГОРМОНОВ ВЛИЯЮТ НА РЕВМАТОИДНЫЙ АРТРИТ.
Истории моих пациенток в точности соответствовали графикам на экране. Их состояние улучшалось во время беременности и ухудшалось после родов. У многих из них ревматоидный артрит развился в период менопаузы или после рождения ребенка. Уровень ЛГ и ФСГ падает во время беременности, но возрастает после родов и во время менопаузы. Это было логично. Почему никто не заметил этого ранее?
Я встала и подошла к окну. Глядя, как дождь капает на крыши больших белых домов, я пыталась осознать то, что сейчас произошло. Я надеялась, что никто не постучит в дверь и не позвонит. Радостью лучше наслаждаться в одиночестве.
* * *
Я поставила все на идею, которая больше никого не интересовала. Моя цель состояла в том, чтобы пойти новыми путями и в итоге помочь своим пациентам, но риск неудачи был велик. Вплоть до того дня в своем кабинете я боялась, что могу зайти в тупик. Несколько месяцев я старательно отгоняла от себя эти мысли, чтобы нормально работать. Теперь прошлые переживания отступили. Возможно, я сделала важное наблюдение. По крайней мере, это было что-то новое. О таком открытии я даже мечтать не осмеливалась.
Выраженное воспаление – это основная проблема ревматоидного артрита. Если бы эти гормоны оказались важным фактором развития воспаления, можно было бы разработать совершенно новый метод лечения.
Я думала о маме. Мне вдруг показалось, что все невзгоды, которые мне пришлось пережить в детстве, служили большой цели. Теплая слеза скатилась по моей щеке.
В хорошей компании
Я написала электронные письма нескольким исследователям из Университетской больницы Осло, с которыми общалась. Что они думали о моей находке? Опьяненного счастьем начинающего исследователя их реакция разочаровала. Они поздравили меня с полученными результатами и сказали, что они интересные, но больше никаких комментариев не последовало. Никто из этих людей особенно не интересовался гормонами и аутоиммунными заболеваниями.
