— И зачем ты искал листок? Мог бы просто послюнявить, — хихикнула она.
— Решил тебя не шокировать. — Я рванул лоскут от низа своей футболки и обмотал ее запястье. — Кто ж знал, что к тебе надо приматывать детскую аптечку, даже если просто соберемся выйти покурить на крыльцо…
— Мы будем курить? — оживилась она.
— Если обещаешь никому не говорить.
— Даже Рэму.
— Я в деле.
Идиотская улыбка завладела атрофированными мышцами лица, и их, походу, заклинило. Остаток экспедиции я с упоением открывал Дане новый для нее мир, рассказывал о каждом ингредиенте, таскал с собой на вершину мраморной ели за смолой и поил чаем из термоса со свежей малиной. Я был уверен, что она не впишется. Слишком нежная, из другого мира… И она не вписывалась. Она освещала мой мир и оттеняла в нем все, разгоняя страх. Я почти забыл о чувстве потери, которое давило с самого возвращения к жизни. Как часто это бывает — прошла боль и забылась бесследно. Мне все больше казалось, что она меня вылечила — сбалансировала внутри, привела в равновесие.
— Сезар, чешется все, — скулила Дана, шагая за мной к дому.
— Я еще не дошла до него в книге! — огрызнулась. — И бабочка такая! Боже… Я хочу ее, Сезар!
Черт, и мне же теперь в голову въелось поймать ей эту бабочку! Им как раз еще неделю летать осталось, дальше начнут погибать от холодных ночей. Морда уже болела от перманентного перекоса в улыбку, и впервые казалось, что у меня есть гораздо больше, чем просто завтрашний день.
26
На крыльце мы не сговариваясь упали и растеклись по последней ступеньке.
— Чай есть еще? — тяжело дышала она, уперевшись лбом мне в плечо.
— Тут до печки рукой подать, — усмехнулся я, притягивая ее к себе и устраивая удобнее.
Желание ее касаться больше не казалось чем-то неправильным. Если утром я бил себя по рукам, теперь спокойно прижимал к своему боку и вдыхал запах волос, пропитанный лесом. Девочка промариновалась моим миром надежно, даже отмывать не хотелось. А придется. Чтобы обработать коллекцию ссадин и порезов на нежной коже, которые она насобирала за прогулку.
— Кто есть готовит? — вяло повела она головой.
— Я завтрак готовил. Ничего не знаю.
— Суровый ты мужик, Медведь, напросишься на яичницу…
— Я не против, — прикрыл глаза, переводя дух.
Белоглазых и след простыл, как я ни принюхивался — не слышал. Значит, убрались. А это лишь подтверждало, что их сомнения в моей силе прошли. Что ни говори, а эти твари — лучший индикатор моего состояния.
— Ты доверишь яичницу мне? — поднялся и подхватил ее на руки.
Она взвизгнула, хватаясь за мою шею, и раскрыла удивленно глаза, но быстро пришла в себя:
— С чего это?
— Прими душ, — толкнул я двери в дом, — надо будет тебя обмазать чем-нибудь успокаивающим…
— Если только расскажешь рецепты успокаивающих, — ловила на слове.
— Хорошо, — поставил ее посреди гостиной. — Сегодня у нас полный ассортимент успокаивающих…
* * *
Я не знаю, чем думала… когда вышла к нему в одной футболке. Вроде бы и оправдание отличное — меня же надо было намазать. Но когда на меня устремился темнеющий взгляд, едва не ретировалась.
— Я готова, — прошлась к столу на носочках, деловито вытирая волосы полотенцем.
Сезар стоял в одних штанах, упираясь ладонями в стол над горстями того, что мы насобирали.
— Ты меня соблазняешь? — склонил он голову, устремляя взгляд на голые ноги.
Ну а чего я ожидала? Что он будет делать вид, что ничего не происходит? Не будет.
— Ну ты сказал, что надо мазать… — начала лепетать, теряясь и краснея. — И да, я тебя соблазняю.
На редкость неумело и глупо — согласна.
— Ты в курсе, что соблазнять диких оборотней-одиночек весьма опасно? — заговорил таким тоном, будто отчитывал всерьез.
Я даже растерялась, пока не обнаружила знакомые искорки в его глазах и едва заметную усмешку в уголках губ.
— Чем же? — замерла смиренно, накручивая прядь на палец.
— Будешь готовить ему яичницу всю жизнь.
— Бедный оборотень, — не смогла стянуть улыбку.
— Не жалеешь его совсем…
Мы усмехнулись синхронно, и Сезар отвел взгляд.
— Хреновый из меня соблазнитель, — покаялась я, поворачиваясь к нему задом и намереваясь все же найти свое достоинства и штаны.
— Ты себя недооцениваешь. Дай продержаться хотя бы до вечера, — бросил мне в спину. — Дана…
Я обернулась.
— Для обработки. — Он протягивал мне белую банку.
— Значит, до вечера, — вернулась я.
Он только стиснул зубы, вручая мне банку, но задница на обратном пути пылала так, как у нормальных людей пылают щеки от чужого жгучего внимания.
Ох, зря я не интересовалась этой стороной человеческих отношений. Надо было хотя бы с Алексой поговорить на тему соблазнения… Но, после произошедшего со мной в шестнадцать, меня отрубило от темы близости. Или это Сезар такой, что с ним невозможно не хотеть? Или я была готова?
Что-то у меня в памяти шевельнулось при этой мысли, но тут же ускользнуло. Я пропускала истории похождения Алексы по оборотням мимо ушей, но какие-то обрывки зацепились. И что-то она говорила про особенное влечение… Хотя, у Алексы все особенное.
Натянув штаны, я поморщилась. Мазь, которую выдал Сезар, пахла мятой так, что аж глаза слезились, но при этом приятно охлаждала воспаленные участки кожи. Только фантазия о его пальцах с этой мазью сбивала дыхание. Я напоминала себе мартовскую кошку, когда все мысли только об одном. Но я же не знала, что это может быть так захватывающе. А когда тебе хорошо каждую минуту с мужчиной, то еще и естественно, что хочется его всего… Кажется, это недоступное мне ранее чувство влюбленности теперь яро восполняет пробелы в моем жизненном опыте. Отказываться? Не в моих правилах. В моих — брать, пока дают.
А мысль об Алексе все больше крепла внутри, рождая беспокойство. Я как-то совсем забыла за происходящим подумать о ней, а ведь это, пожалуй, самый близкий мне человек, и она на самом деле будет искренне убиваться горем.
— Сезар, — сбежала я в кухню уже при полном параде, насколько это вообще было возможно в моем случае. — А мы можем кое-кому написать?
Медведь уже наполнил гостиную запахами, способными поднять мертвого. И как я собиралась ему противостоять с голодовкой? Он обернулся ко мне от печки.
— Кому ты хочешь написать?
