Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
– Жену забери, – сказал было Жан, но его спутница вдруг прильнула к нему, обхватив широкие плечи мужа одной рукой.
– С милым рай в шалаше, а?.. – Дадли расплылся в улыбке и, обернувшись в салон, скомандовал: – Поехали!
И ничего не произошло. Не запускался двигатель, не шевелились охранники…
Секунду Дадли искал решение. Он всегда отличался сообразительностью, весь в маму, наверное.
Они были потомками колонистов, тех, кто помнил тесные отсеки Платформы, нормированную выдачу продуктов, выматывающее ожидание дальней дороги, оказавшейся гораздо сложнее и дальше, чем предполагали самые пессимистические сценарии. Оставившие родные края ради неясных перспектив под новым солнцем могли передраться за скудную пайку, а могли сплотиться и выживать вместе. Их хорошо готовили, они выжили. Платформа достигла цели, но народившаяся орава ребятишек перегружала систему жизнеобеспечения исполинской конструкции, малыши отвлекали от работы ценных специалистов-женщин – да их просто некуда было девать, целые семьи жили в капсулах безопасности.
Выжили. С тех пор у Первых дети стали фетишем. Все для малышей, все для будущего, это была какая-то сумасшедшая любовь, полная самоотверженность, и команда Дадли, прямые потомки людей, первыми ступивших на поверхность Холта, ждали от него человечности, хоть какого-то намека в оправдание содеянного…
Дадли наклонился, протягивая руки.
– Дай мне, – сказал он женщине.
Женщина заколебалась. Когда их брали, Жан упирался поначалу, пришлось привести жену, и Гук стал огромным ножом отрезать пуговки от ее кофточки. Женщина сломалась на второй. Жан заговорил на третьей.
– Дай, – повторил Дадли. – Я позабочусь о нем. Младенцу едва исполнился год. Из цветастенького конверта торчали носик да губки бантиком – всю дорогу малыш не отрывался от мамкиной груди и теперь мирно спал, сытый.
– Ты будешь моим первым янычаром, – сказал Дадли, глядя на милое личико. – Это твоя кровная дань, Жан. Твое девширме новому миру.
Мужчина и женщина молча смотрели на него. Дадли бережно переложил сверток на сгиб локтя.
– Поехали, – негромко сказал он.
Взревел двигатель. Лопасти взбили душный и влажный воздух, всколыхнув поверхность трясины с ярко-оранжевым пятном плота посередине. Мужчина и женщина на плоту не пошевельнулись, молча наблюдая, как винтокрылая машина поднимается в небо.
По зеленой поверхности пошла рябь. Веселенькая лужайка, скрывавшая бездонную топь, приподнялась в одном месте, в другом. Плот дернулся – местные обитатели спешили попробовать на вкус неожиданный подарок.
* * *
Космонавта, штатно прибывшего к орбитальной станции у планеты, выдерживают десять дней под присмотром медперсонала, проверяя на всевозможные болести, известные медицине. Еще космонавта кормят – вкусно кормят местными продуктами, проверяя приспособленность организма к местному пищевому режиму Начинается все с жидкой каши, коктейлей из местных продуктов, калорийность пищи повышается и заканчивается небольшим банкетом в ресторане станции, устроенным вновь прибывшим в честь служителей Панацеи, когда по всему пищеблоку пахнет жареным мясом, помощник разрешает свободным от вахты двойную норму вина – с прибытием, космен!..
Но Прошин прибыл нештатом. Никогда, ни при каких условиях межпланетный корабль не должен попасть в атмосферу планеты – учили его. Космическое излучение, накапливающееся в верхних слоях обшивки, несмотря на защиту, неминуемо приведет к радиоактивному заражению всего вокруг, это же излучение заставляет бактерии, попавшие на корпус корабля с межпланетной пылью или оставленные при строительстве, мутировать, порождая новую жизнь, причудливую и опасную, способную за считаные дни убить жизнь на всей планете.
Хотя доселе все это было лишь теорией.
Радиоактивные обломки засеяли площадь в несколько сот гектаров. Пыль от взрыва радиоактивным аэрозолем рассеивалась над континентом и океаном, а посреди столицы федерального образования красовалась груда столь же радиоактивной пыли, бетонного крошева и стеклянных осколков вместо красы и гордости местных строителей, комплекса башен Рокет Плаза.
Повезло, сказали Прошину, что удар пришелся в пять тридцать утра – в зданиях было чуть больше десятка человек, в основном охранники да уборщики. Все погибли. Теперь хочешь – считай это везением, хочешь – как хочешь…
Будет комиссия, сказали Прошину. Возможно, суд. Семьи погибших – а у всех были семьи – должны знать, как могло случиться то, что случилось, кто виноват в произошедшем…
Только через неделю после водворения в карантин Иван смог хоть как-то воспринимать окружающее. Катапультирование при скорости в 3М поставило организм молодого человека на грань жизни и смерти, и неделю Прошин лежал в коме. Еще неделю в полной неподвижности: непрямая дисторсия шейного отдела позвоночника, перелом двух ребер, ушиб копчика (на асфальт упал), – только на третью неделю Иван смог кое-как усесться в инвалидную коляску, и медсестра выкатила его на белый свет.
…Синее небо. Атмосфера, пригодная для дыхания, как и на Земле, рассеивает солнечный свет, оставляя глазам цвета синего спектра… да плевать.
Синее небо.
Госпиталь в пригороде, вокруг вековые дубы… то есть не дубы это: высоченные деревья, мощный ствол, узловатые ветви, голые по весеннему времени; скоро набухнут почки, проклюнутся листья, а под самое лето «дубы» Холта расцветают нежными, полупрозрачными цветами – словно улыбка на суровом лице старого воина…
Гаревые дорожки. Травка, проклюнувшаяся из-под снега на газонах. Ласковые лучи солнышка.
Жизнь.
На четвертую неделю Прошин принялся жрать. Все время пути космонавта кормили до отвала, но продукты с гидропонной станции, приготовленные роботом, отличались от мяса, еще вчера резвившегося на травке, или картохи, высаженной, как положено, в землиц у и согретой солнышком. Вот и кушал наш Иван Владимирович, уминая двойные порции местной стряпни, набиваясь до рези в желудке, до боли в едва сросшихся ребрах, аж кошмары по ночам снились.
Приходил Джангулян. Профессор оказался маленьким суетливым человечком роста чуть ниже среднего, возраста чуть выше среднего, с сединой в аккуратно постриженных волосах. Его большие печальные глаза постоянно смотрели мимо собеседника, немалых размеров нос и торчащие уши ставили крест на любых попытках относиться к профессору серьезно, а скучно-серой расцветки костюм с пиджаком на черный свитер (с брюшком) заставлял сдерживать смех, – однако к своим годам хозяин всего этого великолепия заработал звание полного профессора, что в университетах англосаксонской системы образования было очень нелегко, очень почетно и очень доходно, да и Прошин повидал немало людей, за нестандартной внешностью которых скрывались недюжинные таланты, как правило, превосходящие его собственные, чтобы смотреть на стоящего перед ним человечка сверху вниз. То есть он, конечно, смотрел – рост под метр девяносто весьма этому способствовал. Но смотрел безо всякого высокомерия, скорее, даже с любопытством, ибо, как следовало из рекомендаций Мухина и информации профиля профессора на сайте университета, Геворг Арамович был специалистом по цивилизации Рэн, специалистом, прямо скажем, редким.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
