– Погодь, Нуи…сем, – Патриун не смог правильно произнести необычное имя паренька. – На шлеме у шамана что-нибудь было: коренья какие-нибудь, травы, а может, кости какие?
– Можете называть меня Ну, святой отец, так меня все раньше кликали, – глаза юноши раскраснелись, но он удержался от слез. – А насчет шлема я не скажу, кажись, было что навешано, да щас уж не упомнить…
– Про амулет тоже, наверное, запамятовал?
Юноша потупил взор и кивнул. Взгляды всех прихожан, да и служителей церкви были прикованы к ожерелью из высушенных ушей. Естественно, никто и не обратил внимания, болталось ли на груди дикаря что-то еще.
– Дня через два оно и началось, – испуганно прошептал юноша.
– Что «оно», что началось? – переспросил старик.
– Да проклятие! Первым умер отец Вик, он во время трапезы отравился. Кровь горлом пошла… Ужас! Все, кто за столом сидел, ему на помощь кинулись, да спасти не смогли.
– А кто-нибудь еще эту пищу ел? – спросил отец Патриун.
– Еще четверо из той же миски хлебали, да только им ничего… – в уголках глаз рассказчика появились слезы. – Потом, дня через три, отец Повий под телегу попал. Вусмерть. Тут как раз слух о проклятии и пошел. Возроптали прихожане, да и монахи многие к ним присоединились. Говорили, что проклята церковь и нужно ее закрыть, а лучше всего сжечь, чтобы, значит, скверну извести…
– Сожгли?
– Не-а, – покачал головой Ну, – городской управитель воспротивился, дескать, здание хорошее, чего его задаром палить, да и огонь на соседние дома перекинуться может.
– Так, значит, церковь сейчас пустая стоит?
– Не-а, – опять замотал головой монах, – на нее община охотников тут же позарилась. Этой братии проклятия нипочем, они с дикарями часто дела имеют, так что лесные заклятия на них не действуют. По крайней мере, сами они так считают.
– Вот как? – рассмеялся отец Патриун. – Давай продолжай, что с остальными священниками случилось?
– Через два дня, как мы в эту церквушку переехали, она еще со времен первых поселенцев – основателей Марсолы – стояла, отца Метафа медведь помял. Он и еще пара монахов из Дерга на телеге возвращались, а тут косолапый из леса выскочил да на него накинулся, остальных же и лапой не тронул. Двое других в лесах бесследно сгинули, наверное, их тоже зверье растерзало. Вот тут-то все служки и разбежались, один я да отец Курвэ остались.
– Помер аббат давно?
– Дней десять, как схоронили. Отошел тихо, во сне…
– Ладно, вьюноша, не горюй! Что было, того уже не воротишь. С проклятием мы разберемся, не первое проклятие, которое на святую братию накладывают! К себе ступай, дай старику с дороги вздремнуть, утро вечера мудренее! – произнес отец Патриун и укутался с головой в теплый плед.
Юноша быстро собрал кружки и котелок с остатками еще теплой настойки и покинул келью старика. Стоило двери закрыться, как Патриун откинул плед и, скрестив ноги, уселся на кровати. Рассказ юноши убедил священника лишь в двух вещах. Его приезд никак не связан со смертью священников, ведь аббат Курвэ умер, когда он был уже в пути, и намного позже того, как он получил приказ отправиться в далекую Марсолу. Что же касалось проклятия, то это лишь чья-то преступная игра, рассчитанная на суеверные страхи. Тому были три неоспоримых доказательства.
Во-первых, в церкви появился не шаман, а изгой племени или полукровка. Настоящий шаман никогда бы не переступил порог чужого святилища. По поверьям урвасов, для избранного общаться с духами предков нет большего греха, чем контакт с чужими богами. К тому же урвасские шаманы не носят медвежьих шлемов, их головной убор из шкур рыси, но поселенцы, естественно, не знали об этом. Ожерелья из пальцев, костей и ушей надевают лишь воины, и то перед боем, чтобы устрашить врага. Плевок на священный алтарь, как и на любой иной предмет, несущий на себе отпечаток соприкосновения с высшими силами, такое кощунство, что любой настоящий урвас скорее бы заклеил себе рот, нежели осмелился бы оросить алтарь слюною.
Во-вторых, никто не видел смерть осквернителя и его мертвое тело. Лжешамана отвели в лес, а там то ли потопили в болоте, то ли, отблагодарив звонкой монетой, отпустили. Если всерьез говорить о заговоре против церкви, то маркиз Вуянэ и его люди первые в числе подозреваемых.
Третьим доказательством были, как ни странно, сами смерти священников. В них не было ничего сверхъестественного, ничего, что указывало бы на действие жестокого рока или сильного проклятия. Отравиться можно и ядом, подмешанным, к примеру, не в миску с едой, а в стакан с питьем. Задавить человека телегой проще простого, особенно если задаться такой целью. Нападение медведя, при желании, можно тоже легко объяснить. Оголодавший зверь накинулся на того, кто показался ему наиболее аппетитным. Или священник был тучным, или кто-то специально подложил в его сутану кусок сырого мяса. Пропавшие в лесу могли заблудиться или стать жертвами подкараулившего их убийцы. Смерть аббата Курвэ была настолько естественной, что о ней не стоит и говорить. Он оставался последним священником и ожидал своей очереди умереть. Служители к тому времени все разбежались, нервы аббата были на пределе, его сердце не выдержало ожидания рокового часа. Кроме того, нельзя исключить и действие обычного яда.
Отец Патриун только прибыл в Марсолу, еще не успел собрать достаточно информации, но уже мысленно вычертил круг потенциальных подозреваемых, тех людей, кто был повинен в смерти шестерых священников и кому было крайне нежелательно присутствие на новых землях Индорианской Церкви. Прежде всего подозрение пало на маркиза Вуянэ, возможно, отпустившего лжешамана. Городской управитель и община охотников имели виды на здание церкви, поэтому, как говорят офицеры сыска, имели мотив. Вполне вероятно, что убийца скрывался среди разбежавшихся монахов. Не исключал отец Патриун наличия злого умысла и у единственного оставшегося юнца. Ведь это странно, очень странно, когда восемнадцатилетний парень не боится оставаться один в церкви, над которой нависло ужасное проклятие.
Не привыкший гадать и кидать жребий, священник решил действовать. Отец Патриун встал с кровати и, стараясь не поднимать шума, принялся натягивать штаны. Он должен был разгадать загадку недавних смертей, и начинать поиски злодея стоило с посещения здания оскверненной церкви, где в поздний час наверняка отдыхали презиравшие суеверия охотники. К тому же посещение сборища общины помогло бы отцу Патриуну проникнуться духом новых земель и познакомиться с паствой, пусть пока и не очень-то верившей в святую силу Индория.
* * *
Скрипя всеми четырьмя колесами, старенькая телега еле тащилась по лесной дороге на Марсолу. Было утро, около десяти часов до полудня, в гавань Дерга еще не пришел корабль с новой партией переселенцев, поэтому вокруг не было ни души. На месте возницы, ежась от холода, ехал голый по пояс Онвье. Его сослуживец, толстяк Кюсо, важно восседал на ворохе сена и, вооружившись иголкой да ниткой, чинил разорванный сюртук напарника. Здоровяк-кузнец постарался на славу – он не только оторвал рукава вступившего с ним в борьбу Онвье, но и каким-то образом умудрился отгрызть воротник. Одежде толстяка тоже изрядно досталось, оторванная подкладка была далеко не самой ужасной потерей. На грязном камзоле Кюсо не хватало половины пуговиц, да и на спине разошелся шов. В таком виде в Марсоле появляться было нельзя. Хорошо еще, что Кюсо умел владеть портняжной иголкой, а Онвье не позабыл навыков, приобретенных, когда он был ямщиком.
