— А почему бы и не погулять вдоволь лет до двадцати шести, а потом уж на все махнуть рукой и выйти замуж?
Вот каких суждений набралась Люсиль у женщин постарше. Иветте исполнился двадцать один год. Значит, впереди еще пять лет драгоценной вольной жизни. И с кем же ей «гулять», как не с цыганом! А выходить замуж в двадцать шесть лет за Лео и Гэри!
Так что все отведает женщина на своем веку: и праздничный пирог, и будничный кусок.
Отчаянно и безнадежно ополчившись на своих домочадцев, Иветта словно мигом прожила целую жизнь и набралась мудрости. Но то были опыт и мудрость юности, а опыт и мудрость зрелости или старости ей не указ!
Во второй раз Иветта встретила цыгана случайно. Стоял март. После неистовых ливней выглянуло солнце. В зелени живой изгороди проклюнулся желтый чистотел, а меж камней выглянул первоцвет. Правда, в воздухе попахивало серой с литейного завода, и на серо-стальном небе появлялись порой дымные облачка
Но главное — пришла весна.
Иветта не спеша ехала на велосипеде по Коднорской долине мимо известняковых карьеров. Вдруг она увидела цыгана. Он выходил из каменного дома со щетками и медными поделками в руках, а на дороге стояла его повозка.
Иветта соскочила с велосипеда и засмотрелась на цыгана: до чего же ей люб каждый мускул его сухопарого торса под зеленой фуфайкой, каждая черточка спокойного лица. Никого на свете, даже родную сестру, не чувство
вала Иветта так полно, ей казалось, что частичка ее души навечно отдана цыгану.
— Сделали вы еще какую-нибудь красивую вещицу? — простодушно спросила она, разглядывая медную утварь.
— Нет, пожалуй, — обернувшись, ответил он.
Неприкрытая и волнующая страсть во взгляде осталась, но поубавилась ее сила, исчезла дерзость. Лишь иногда вспыхивая в глазах огонек, но скорее холодный, неприязненный. Впрочем, неприязнь рассеялась, пока он смотрел, как Иветта копается в медных и бронзовых поделках. Она выбрала маленькое овальное блюдо со странным чеканным узором наподобие пальмы.
— Оно мне нравится, — сказала она. — Сколько стоит?
— Сколько не пожалеете, — ответил цыган.
Иветта оробела: ей показалось, что цыган насмехается над ней.
— Уж лучше вы назовите свою цену, — взглянув на него попросила она.
— Сколько не жалко, столько и дайте, — повторил он.
— Нет! — вдруг решительно сказала Иветта. — Если не назначите цену, вообще не возьму.
— Ну хорошо, — уступил он, — два шиллинга.
Она протянула ему полкроны, он порылся в кармане, вытащил горсть мелочи и отделил шесть пенсов сдачи.
— Старая цыганка видела вас во сне, — сказал он и пристально, испытующе посмотрел на нее.
— Вот как? — разом оживилась Иветта. — И о чем же сон?
— Смысл таков: будь смелее, не то упустишь счастье. А сказала она так: «Обрети смелость в теле своем, иначе удача отвернется от тебя». И еще: «Слушай, что говорит вода».
Слова эти ошеломили Иветту.
— А что это значит?
— Я спрашивал, но она и сама не знает.
— Повторите, пожалуйста, — попросила Иветта.
— «Обрети смелость в теле своем, иначе удача отвернется от тебя». И еще: «Слушай, что говорит вода».
Он замолчал и взглянул на нежное, задумчивое лицо. Точно легкий благоуханный ветерок повеял — он почуял благодарное и согласное движение ее души.
— Раз наказано обрести смелость в теле и слушать, что говорит вода, так и поступлю, — кивнула Иветта. — Правда, я не понимаю, к чему это, но постараюсь сделать как велено.
И подняла на него ясные глаза. Многолико естество человека, будь то женщина или мужчина. Одной своей личиной Иветта любила этого цыгана, всеми остальными — либо противилась, либо не внимала ему.
— На мыс больше не приедете? — спросил он.
И снова в ответ лишь ясный, но пустой взгляд.
— Кто знает, может, и приеду. Когда-нибудь.
— Весной пахнет! — Он чуть улыбнулся и прищурился, глядя на солнце. — Скоро мы снимемся и — в путь.
— Когда?
— Наверное, на следующей неделе.
— И куда поедете?
Он лишь мотнул головой.
— Наверное, на север.
Иветта посмотрела на него.
— Ну что ж! Наверное, заеду попрощаться и с вашей женой, и со старой вещуньей.
9
Слова своего Иветта не сдержала. Чудесные мартовские дни пролетели незаметно. Странно, всякий раз, когда приходилось делать что-то самостоятельно, Иветте становилось невмоготу. Вот бы кто решил все за нее — так трудно самой выбирать наилучший ход в игре, которая называется жизнь.
Жила Иветта по-прежнему: навещала друзей, ходила на вечеринки, танцевала все с тем же самоупоенным Лео. Ей хотелось съездить попрощаться с цыганами. Очень хотелось. И ничего не мешало.
После обеда в пятницу совсем было собралась. Светило солнце. Золотым пламенем горели отцветающие крокусы, вдоль дорожек уже вились первые пчелы. Река Пэпл небывало вздулась. Вода почти достигла сводов каменного моста, от кустов волчьего лыка тянуло терпким ароматом.
Но Иветту вдруг разобрала истома, ах, какая ее разобрала истома! Как в полусне бродила девушка по саду в непонятном предчувствии. Пока пригревает весеннее солнышко, домой она не пойдет. Там страшное бабушкино царство: она сидит в просторном, точно сутана, платье черного шелка и белом кружевном чепце и слушает тетушку Нелл. Та всегда наведывалась по пятницам. Приедет после завтрака, а часов в пять, после чая, уедет. Итак, мать и дебелая, блеклая сорокалетняя вдовица-дочь шушукались у камина, а тетя Цецилия безостановочно сновала по дому. Самого настоятеля не было: по пятницам он уезжал в город. После обеда уходила и служанка.
Иветта сидела на деревянной садовой скамейке в двух шагах от берега. Река вспучилась, забурлила, грозно катились огромные валы. На клумбах догорали огоньки крокусов, темнели прогалины скошенной травы, привлекала взор яркая зелень лавров. На крыльце появилась тетя Цецилия, позвала Иветту к чаю — по пятницам за стол садились раньше. Из-за шума воды Иветта не расслышала слов, но поняла и лишь помотала головой. Солнце еще светит вовсю, а ее зовут к унылому застолью! Ну уж нет! Покорно благодарю!
Нежась на солнце, она отчетливо представила себе цыгана. Душой Иветта умела переноситься в разные места, к разным людям, завладевшим ее воображением. Несколько дней она могла «прожить» в семье Фрамли, несколько дней она всем сердцем была с четой Иствудов. Сегодня она «гостила» у цыган, бродила по их табору в карьере. Любовалась, как бьет молоточком по медному блюду цыган, как изредка поднимает он голову и смотрит на дорогу, как в лошадином стойле играют детишки. Видела она и женщин: вот жена цыгана, а вот крепкая старуха — они вместе со стариком возвращаются с поклажей домой. Иветта остро почувствовала, что сегодня ее дом именно там, в цыганском таборе, у костра, рядом — ее табурет, мужчина со звонким молоточком, старуха ворчунья.
