Чайник пользовался постоянным спросом, и Лилька, поглядывая на дорогу по которой должен был вернуться грузовик со Стасом и Верой Павловной вздыхая, завела тесто на шарлотку.
Вмешалась в утренние хлопоты Машка. Тут же на плите пыхтела гречневая каша с тушенкой, в миске остывали вареные яйца, рядом ронял слезинку сыр, холодное молоко не котировалось – в лучшем случае пара ложек добавлялась в чай.
Когда к столу вышли Настя и Петр, мужчины тут же хмуро поглядывая на небо, начали обсуждать, что придется делать, если дождь начнется снова. Плотник доложился, что часть домика уже имеет пол, и женские спальники вполне можно переместить туда, а если сегодня поработать – то и мужчинам места хватит.
Позавтракав весьма сытно работники занялись домиком изнутри, а девушки попрятав все что могло вымокнуть и развесив пострадавшее сушиться в бане снова ушли в храм – разбирать старую рухольню и слушать рассказы старосты о тех временах, когда село было большим и богатым, а храм возвышался над округой сзывая православных на службу колокольным звоном.
К обеду девчонки так с суровой и неразговорчивой женщиной подружились, что получили приглашение для всей 'честной компании' на свадьбу.
Оказалось, что сын старосты уже вполне взрослый парень вернулся в родную глушь из города – да не один, привез с собой однокурсницу, которая согласилась стать его женой. Молодые собирались быстренько заглянуть в администрацию и оставить автографы в книге регистрации браков, но многочисленная родня потребовала гуляний, а принявшая молодых у себя мать – венчания. Так что уже почти месяц идет подготовка, и пара десятков гостей не помешают. К тому же староста обещала обучить матушку Елену и остальных девушек нужным песнопениям, а отец Иван уже и дату назначил – в ближайшее воскресенье.
– А как же Василиса? У нее такой голос красивый.
Сказала Аленка.
Удивилась староста.
– Ну… может быть.
Выдавила, наконец, Аленка и покраснела. Подруги кинулись ей на помощь, и староста вскоре позабыла и о своем вопросе и об удивлении. Мало ли куда могла деться девушка из большой компании, может, приболела просто?
Глава 32
Василиса нехотя открыла глаза – она очень мерзла при перепадах температуры, и полночи провела, сжавшись в комок. А к утру неожиданно вытянулась в тепле и уснула крепко и сладко. Над головой вместо ярко-синего потолка палатки темнели бревна избы. Девушка прислушалась к себе – что же ее разбудило? И вновь услышала окрик снизу:
– Василиса! Вставай скорее, доить пора!
Заспешив, девушка запуталась в лоскутном одеяле и длинной рубашке. Торопливо натянув сарафан, скатилась вниз – умыться. Попозже умытая и причесанная, она вместе с сестрами глотнув только воды, работала во дворе – доили коров и коз, кормили кур и гусей. Крестьянин дочерей жалел и берег – тяжести им поднимать запрещалось. Огромные колоды для барды ворочали работники, они же таскали тяжелые бадьи с пойлом, а девушкам оставалась работа полегче – собрать яйца, надоить и процедить молоко, накосить длинным, тяжелым серпом травы всему хозяйству.
Василиса занялась травой – ее если что и надергать можно, а вот коров она побаивалась. Часам к восьми все дела были сделаны – коровушки выпровожены в стадо, гуси и козы на лужок, и кухарка, выглянув из избы, позвала всех завтракать.
Потихоньку рассматривая свои поцарапанные колючими стеблями ладони, Василиса думала не о серпе, которым она, оказывается, умеет лихо махать, а о том, что вечером прилетит на ее зов Финист. Щеки ее налились малиновым румянцем, а пирог с рыбой едва не выпал из рук.
– Что это ты сестрица запунцовела?
– Никак милым дружком обзавелась?
– Не он ли к тебе по ночам шастает?
Василиса, не ожидавшая такого выпада, поперхнулась крошками речной рыбы и закашлялась. Крестьянин ловко стукнул ее по спине и прикрикнул на старших сестер:
– Тише вы! За собой смотрите! И нечего за столом языки чесать!
– Но батюшка, я вчерась всю ночь уснуть не могла – голос мужской слышался!
– Дед Степан храпел, а тебе все о женихах мечтается!
Строго выговорил старшей дочери отец и вновь принялся размеренно хлебать жидкую кашицу из глубокой расписной миски. Старшенькая метнула на Василису злобный взгляд и тоже потянулась к каше.
День прошел в огороде – прополка и сбор ранних овощей, к вечеру полив, в горницу Василиса еле плелась. К счастью в бане нашлось немного теплой воды – хватило умыться, обтереть тело влажными руками и попытаться оттереть руки и ноги от въевшейся травяной зелени.
Устало позевав над вышиваньем под ехидные подколки родственниц, Василиса поднялась в светлицу и улеглась в постель, уже в темноте подоконник слегка стукнул – влетел в комнату Финист Ясный Сокол, ударился об пол и стал добрым молодцем.
Вот теперь девушка почувствовала, что такое после тяжелого рабочего дня ощущать рядом любимого, ждущего ласки и нежности. Финист весь день, летавший по белу свету, был готов к подвигам, а вот ей хотелось закутаться в его тепло как в одеяло и сладко подремывать, изредка получая поцелуи.
К счастью ее Кощей все понял – сдержав свои порывы начал целовать и разминать уставшие пальчики, гладить плечи и спину, помог расплести косу, а потом долго чесал волосы, заставляя Ваську плавиться от нежности. И наконец, зацеловал, закружил, и сонная дрема перешла в томное желание, а потом в бешеный восторг.
Утром, чмокнув Ваську в нос, Кощей вылетел в окно, а она, зевая, принялась плести косу – надо идти вниз, скоро кухарка позовет.
Константину нравилось летать. Птичьи инстинкты включались легко, и охота приносила наслаждение, но вечером его словно на нитке тянуло к ряду деревянных изб, в стороне от большого дуба, на котором он устроил свой охотничий пост.
Вот и этим вечером он вновь полетел ведомый невидимой нитью, но подлетев к окну, отшатнулся – грудь оцарапало что-то острое, к счастью упругие перья смягчили повреждения. Немного изменив траекторию полета, он попытался вновь попасть в окно, и снова – и каждый раз натыкался на препятствие. Тогда перестав скрываться, он громко закричал, распахнув клюв, но из комнаты не донеслось ни звука.
И тут сработало заклинание неведомой женщины – ощутил Финист, как чужеродная сила тянет его назад, и сопротивляясь, мучительно напрягая не предназначенное для человеческой речи горло просипел:
– Ищи меня за тридевять земель, когда три пары железных башмаков сносишь, да три железных посоха изломаешь, да три железных колпака порвешь – отыщешь!
Тут заклятие рвануло его с невиданной силой, и легкое птичье тело унеслось в темноту, Василиса, наконец сбросившая сонную одурь, только и успела – к окну броситься, да ножи в раме увидать, ножи кровью политые…
