Ко всему привыкаешь Только не к этим свинцовым птицам Только не к злобе, с какою они затмевают солнце Только не к мысли им уступить[9].
Герда взглянула в иллюминатор. Никогда раньше ей не приходилось летать на самолете. Под фюзеляжем плыли бледно-лиловые, будто застиранные Пиренеи, вечерние сумерки наполняли тенями каждую ложбинку на их склонах. Люсьен Вогель, издатель журнала «Вю», зафрахтовал этот рейс в Барселону для небольшой группы журналистов, чтобы выпустить специальный номер, посвященный гражданской войне. Небо чистое, гладкое, как стекло, свет прозрачный с гало и парагелиями зеленовато-лимонного цвета. Герда растворилась в этом пространстве, где вот-вот должны были появиться звезды. «До чего красиво», – подумала она вслух. Капа взглянул на нее, как будто впервые видел. Никогда она не казалась ему прекраснее. Голова откинута на спинку сиденья, острый подбородок, мечтательный взгляд, будто она только что распробовала неведомую надежду.
С ней иногда бывало такое, Герда словно отдалялась. Казалось, что она вся его, но вдруг по одному слову, по случайной фразе Капа понимал, как мало иногда знает о том, что происходит у нее в голове. Он с этим смирился. Герда сейчас и вправду была далеко. Она вернулась в Ройтлинген, в то время, когда ей было пять лет, и шла с братьями из булочной Якоба с пирогом и сгущенкой на ужин.
Трое детей в шерстяных свитерах, обнявшись за плечи, смотрят, как пригоршнями соли сыплются с неба звезды. Вот две полетели, вон три… Никогда не приходилось ей быть так близко к звездам, как в тот вечер. От этой близости на душе становилось печально и одиноко. Как будто где-то звучала тайная музыка, которую могла слышать лишь она одна. Послание звезд.
Внизу уже показались огни города, треугольник Монтжуика становился все больше, вырисовывались косые тени зданий, как вдруг Герда почувствовала, что ее будто резко потянули за плечо вверх. Голос мотора стал как-то гуще, и пятитонная стальная машина закачалась в воздухе. Вместо того чтобы набрать высоту, они резко нырнули вниз на тысячу метров. В кабине пилота заметались стрелки индикаторов высоты. Начало падать давление масла. Самолет бешено трясло. Все молча переглянулись. Разобьемся, подумала Герда, но ни на страх, ни на молитвы времени не было. Они неслись вровень с верхушками холмов, уши нестерпимо болели от резкой смены давления, сердца неистово колотились, но никто не проронил ни слова. Живы пока. Огородики, окружавшие аэропорт Прат, мелькнули в иллюминаторах сначала с одной стороны, затем с другой. Пилот не различал уже, где небо, где земля. Всеми силами он старался удержать самолет, но не в состоянии был даже увидеть показания гироскопа. Пилот пытался обогнуть холмы, но они надвигались, так что он решил садиться где придется, даже с риском врезаться в землю. В лучах прожекторов самолет мчался вниз изо всех своих пятисот лошадиных сил. Гоб, Элохим, Яхве… На большее у Герды не было времени. Внезапно появились красные посадочные огни. Самолет пытался задрать нос и лег крылом на один из ангаров. Грохот был такой, что у нее пошла кровь из ушей. Она видела, как Эндре жестикулирует, словно актер немого кино. Губы шевелились, он что-то кричал, но Герда ничего не слышала. Салон наполнился дымом, от напряжения свело мышцы. Вскоре прибыли пожарные, ополченцы, военный грузовик с нарисованным на брезенте красным крестом… неизвестные голоса что-то бормотали на непонятном языке, чьи-то руки поднимали раненых. Пилота вынесли на носилках. Двух корреспондентов увезли с переломами. Сам Люсьен Вогель сломал правую руку в двух местах. Но Герда и Капа смогли выйти из самолета на своих ногах, слегка оглушенные, но невредимые. Лучше было бы перейти границу пешком через Ирун, как сделал Чим.
До чего же приятно, выбравшись из злосчастного летательного аппарата, выматериться как следует, послать куда подальше гребаного Бога Синая с его сраными скрижалями Завета и мудацкими заповедями. Ах ты ж мать, мать, мать… Это было первое, что сказал Капа, ступив на твердую землю. И тут же почувствовал себя куда лучше.
– Испугалась? – спросил он, передавая ей бутылку виски, из которой только что глотнул. Они ехали в Барселону на машине, которой управлял ополченец в синем комбинезоне со скрещенными на груди лямками и с двумя пулеметными лентами на поясе.
– Нет, – ответила Герда безо всякой бравады. Она и правда не успела испугаться. Страх требует ничем не занятого сознания. Герде это чувство было знакомо. Она знала все его симптомы. Знала, как страх овладевает воображением, когда у тебя впереди долгие часы, чтобы перебрать мысленно один за другим все ужасные варианты развития событий. Она сотни раз чувствовала его в Лейпциге, в Берлине, в Париже. И испытывала страх до сих пор, когда вспоминала родных или когда случалось заблудиться. Но в самолете ее охватило другое чувство. Что-то вроде головокружения, сопротивляться которому бесполезно.
