У колодца, стоя к ним спиной, мылся мужчина. Обнажённый по пояс, он выглядел великолепно. Сгустившиеся сумерки сглаживали изрезанное белёсыми шрамами тело. Длинные волнистые волосы мокрыми прядями спадали на спину. Вода скатывалась по его широким плечам, вызывая желание накрыть струйки ладонями и продолжить движение вместе с ними, наслаждаясь прикосновениями к волнующим изгибам выпуклых мышц. Под прилипшими к телу штанами угадывались сильные мускулистые бёдра и икры.
— Подсматриваем, — шепнула Наташа на ухо ближайшей девке.
Та взвизгнула, подпрыгнув. Вторая присела, втягивая голову в плечи, оборачиваясь.
Юфрозина засмеялась, а компаньонка уставилась на неё, не веря своим глазам — графиня смеётся?
Девки убежали. Мужчина, привлечённый шумом, обернулся, глядя на выходивших из боковой двери женщин.
Яробор — узнала Наташа раба. С аккуратно подстриженной бородой, с небрежно отброшенными назад волосами, светлокожий. Теперь в нём угадывался славянский тип внешности. Правильные черты округлого лица, нечётко очерченный прямой нос, изогнутые брови. Плотно сжатые губы говорили о его силе воли и терпении. Он неспешно обтирал своё тело широкими ладонями, сгоняя воду с плеч и груди. Движения неторопливые, сдержанные. Возраст? До тридцати, точно. Если бы не уродливый шрам на шее, раба можно было назвать красивым. Изъян бросался в глаза, притягивая внимание, вызывая невольную дрожь. Оставалось загадкой, как он смог выжить при таком ранении?
Смотрел на неё с неприязнью, не пряча прямого напряжённого жёсткого взгляда. На миг Наташе показалось, что дай такому волю, дёрнет за ворот платья и вытрясет душу.
Юфрозина, опустив глаза, крестясь, семенила за компаньонкой. Вид полуобнажённого мужчины вызывал греховные мысли.
Русич усмехнулся, всматриваясь в проходящих женщин. Одной из них была самозванка. После встречи на лестнице, он только и думал о ней, жалея о невозможности поступить, как ему хочется. А хотелось проучить дерзкую, заносчивую девку. Он, подавив вздох, покосился на дремлющего под деревом надсмотрщика.
Навестив собак и больше нигде не задерживаясь, Наташа с графиней обошли вокруг здания. Вытянув шею, девушка из-за кустарника высматривала пристройку Бруно: большая ли, сколько окошек? Да где там! Если бы ещё знать, с какой стороны смотреть. Подходил к концу ещё один день её пребывания в средневековье.
* * *
Она, свернувшись калачиком, лежала в темноте на кровати и плакала. Сейчас, когда всё было позади, удовлетворения не наступало. Что-то тревожило и лишало покоя. Почувствовала, как целый день её не покидало напряжение. Нарастая, как снежный ком, оно заполняло тело, вызывая чувство бесконечной усталости.
Услышав, как отворилась дверь, Наташа, не поворачиваясь, шмыгнув носом, попросила:
— Кэйти, пожалуйста, принеси кубок горячей воды и можешь идти отдыхать.
Служанка бесшумно вышла.
Девушка нехотя встала, приготовила банку с кофе, палочки и села у окна. Через мутные стёкла всматривалась в размытый силуэт луны. Как в кошмарном сне одно видение настойчиво сменяло другое, повторяясь: чёрная река, бандит с кровавой пеной у рта, полыхающая всеми цветами радуги янтарная капля, боль отравления. И не выключишь «телевизор».
Вошла прислуга.
— Я здесь, — кинула Наташа в темноту. Принимая кубок, едва не выронила его из дрогнувшей руки, поднимая глаза на подававшего. — Господин граф? Спасибо.
Не спускала с него глаз, пока он садился на скамью напротив. Густо покраснела, осознав, что отправила за водой Бригахбурга. Или он перехватил Кэйти в коридоре?
— Простите, — темень скрыла пунцовые щёки.
— Мне было не трудно.
Значит, всё же отправила его. Неожиданно тихий приглушённый голос мужчины снял напряжение. Девушка отсыпала кофе в кубок и не спеша размешала. Шумно вдохнула расползающийся дразнящий аромат, успокаивая неприятную дрожь пальцев.
— Что у тебя? — Герард принюхался. — Хорошо пахнет.
— Это кофе. Только без сахара. То есть без леденца, — поправилась она. — Горчит немного. Хотите попробовать? — предложила из вежливости, уверенная в отказе.
— Давай, — принял сиятельный кубок из её рук, касаясь холодных пальцев, продлевая прикосновение, заглядывая в блестящие от слёз глаза, в темноте кажущиеся бездонными. Обидел кто-то?
Сделав пару глотков, он удивлённо вскинул брови, возвращая кубок:
— Не нравится. Горько. Как ты пьёшь такое?
— Привыкла. С сахаром вкуснее. Иногда сливки добавляю, — разговор не клеился.
Его сиятельство слушал не перебивая, а Наташа гадала, зачем он пришёл? Настроен, вроде, мирно.
— Зашёл сказать тебе спасибо.
Прочёл её мысли?
— Пожалуйста, — продолжала пить, тая от удовольствия, ловя себя на мысли, что таким спокойным Бригахбург нравится ей больше. — Что будет с баронессой и няней? Вы ведь их не убьёте?
— Я не убиваю женщин.
— Их будут судить?
Герард усмехнулся:
— Нянька всё рассказала. Взяла вину на себя.
— А лекарь? Его сначала подкупили, а затем убили. Убила тоже нянька?
— Похоже, к тому отравлению они не причастны.
— Как не причастны? — чуть не облилась девушка. — Вы хотите сказать, что заказчик на воле? Да они просто не признаются. Здесь же нужно сознаться в убийстве, а это серьёзнее, чем отравление из ревности. Они ведь так сказали? Ревность, да?
— Всё-то ты знаешь, — сощурился граф.
— Что с ними будет?
— Няньку высекут публично и на виноградники в рабский дом отправим, а Агну… Пока посидит в своих покоях под стражей. Проверить хочу одну мысль.
— Пока вы проверять будете, меня снова отравят. Или того хуже… Скажут, что ненормальная.
— Почему?
— А как вы думаете? Пока вы мешкали, беседуя в кабинете, я четыре раза из-за угла выходила с чак-чаком и назад пряталась. Стражник у двери вице-графа уже откровенно косился на меня, — улыбнулась Наташа. — Боюсь даже предположить, что он подумал. И Франц подозрительно оглядывался на меня.
— Ты всё хорошо придумала, — Бригахбург забрал кубок из рук иноземки, ставя его на подоконник. — Даже Дитрих так удачно закашлялся.
Он склонился к её руке, целуя, задерживая в своих ладонях. Хотелось, чтобы они гладили только его лицо, легко скользили по его губам, глазам.
Наташа руку не вырывала, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Ага, удачно. Как же… — не в силах противиться неожиданной ласке, слушая успокаивающие поглаживания его пальцев по своей ладони, перешла на шёпот: — В кувшине был отвар корня солодки. На кухне нашла. Для Лиутберта заваривали. Он, раздражает мокроту в горле, вызывая кашель. Запивая сладкое, вкус корня сразу не распознаешь.
