Крах компартии и комсомола наступил даже раньше, чем Лина могла предположить в самых смелых мечтах.
Петр Воронов номенклатурным чутьем одним из первых уловил начало конца. Когда подули ранние ветры Перестройки, он своей железной задницей, натренированной многочасовыми сидениями в президиумах, почувствовал: вот оно, новое время! На пороге!
Воронов понимал: чтобы вписаться в незнакомую широким слоям населения рыночную реальность, необходимо стать другим человеком, практически ихтиандром капитализма, способным плавать в незнакомой стихии. В противном случае можно легко пойти ко дну вместе со стремительно уходящим под воды времени громадным лайнером, еще недавно именовавшимся грозно и торжественно – СССР.
Для начала бывший комсомольский вождь поменял имидж. Дорогие импортные галстуки Петр передарил отцу и старшему брату. Все до одного и сразу – чтобы не было соблазна затянуть на шее "узел застоя". Перед молодежью Воронов теперь появлялся в модных вельветовых брюках, пошитых на заказ в бывшем ателье горкома партии, в светлом пуловере и в полосатой или в клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Для очередного комсомольского мероприятия он заказал модному столичному попсовику песню "Ветер перемен", выучил пару цитат из Солженицына, которого прежде именовал не иначе как "литературным власовцем", и начал привечать в актовом зале неформальную молодежь, которую еще пару лет назад в свой "центровой" райком и на порог не пустил бы. Растерявшимся в новой реальности секретарям «первичек» Петр Воронов желал «быть смелее», требовал от них «активнее стирать родимые пятна застоя, не бояться говорить с молодежью на запретные прежде темы». Например, о засилье возрастных бюрократов в партии, о том, что "надо вливать в руководящие органы свежую кровь, чтобы оперативно отвечать на вызовы времени". Главное, призывал он комсомольцев, не бояться жизни и не прятаться от нее «в скорлупу старых стереотипов».
Петр Воронов все глубже погружался в экономические механизмы новых модных молодежных организаций, благо те появлялись в его районе десятками, как грибы после дождя. На память он никогда не жаловался, все цифры и названия легко помещались в его лобастой голове. Советы по научно-техническому творчеству молодежи, молодежные конструкторские бюро, молодежные кооперативы, хозрасчетные стройотряды, коммерческие организации досуга молодежи… Засиживаясь в своем кабинете до ночи, Воронов размышлял, как увеличить эффективность всех этих молодежных организаций и как самому не остаться с пустыми карманами в удивительные времена, когда деньги можно делать буквально из воздуха. Новое время нравилось ему все больше.
Королева Марго и дары природы
Перед ужином Лина почти бегом рванула к павильону с минералкой, обгоняя других отдыхающих, неспешно следовавших в том же направлении. Вечером Марго обычно перемещалась сюда, чтобы перехватить первых покупателей. Лина сгорала от нетерпения, ей хотелось задать Маргарите несколько вопросов, чтобы скорее убедиться в своих подозрениях. То, что Королева Марго не желала продолжать разговор о «Черной розе», было не столь важно. От нее требовалось сказать только одно слово – «да». Или же «нет».
Лина не сразу заметила Марго, стоявшую со всеми своими дарами природы в тени павильона. Завидев Лину, торговка явно растерялась, и растерянность эта обозначилась на ее лице, все еще привлекательном, хотя и не молодом, красными пятнами. Душевные метания продавщицы были очевидны. С одной стороны, Лина была постоянной покупательницей, и с ней следовало обходиться повежливее. А с другой – Марго явно не хотелось общаться с подозрительной дамочкой, которая лезет в душу с неприятными и даже опасными расспросами о том, что она почти всю жизнь пытается забыть. Вероятно, Марго в эту минуту думала примерно так: «Шугануть бы эту нахалку по-народному, послать бы, как говорится, лесом!».
В итоге после краткой внутренней борьбы в душе женщины победило коммерческое благоразумие. Маргарита через силу улыбнулась покупательнице. Чтобы задобрить ее, Лине пришлось купить банку самого дорогого меда «Полевое разнотравье». Лина не спеша спрятала покупку в полиэтиленовый пакет и спросила:
– Скажите пожалуйста, вам знакомо имя Петра Воронова?
Марго вздрогнула, неловко взмахнула рукой, и банка с малосольными огурцами разбилась вдребезги.
– Я подберу! Я куплю их у вас! – закричала Лина, чувствуя за собой вину.
– Вот! Я всегда это знала. Все москвички – суки! – тихо сказала Марго. – А мужики из столицы – кобели поганые. Короче, все «маасквичи» – что вы сами, мадам, что этот ваш Петр Воронов – те еще твари! Разбиваете все, что попадается вам на пути, на мелкие осколки. Одна – стеклянные банки, а другой негодяй – жизни людей.
– Мы с ним не в одной команде, так что, пожалуйста, не обобщайте, – сказала Лина. – Лучше расскажите о Воронове подробнее, – попросила она. – Мне это очень важно. Похоже, совсем недавно этот мерзавец разбил еще одну жизнь. Короткую жизнь талантливого и симпатичного парня, журналиста Артюхова, которого уже не вернуть. Между прочим, он тоже был москвичом…
– Боюсь, слишком много придется рассказывать, – тихо сказала Марго. – Столько всего случилось за те годы! А что, если… Приходите после ужина в беседку возле Аллеи писателей. Познакомимся поближе, и я решу, о чем с вами можно поговорить, а о чем не стоит.
Лина подобрала с асфальта последний огурец. блестевший осколками стекла, кинула его в урну, расплатилась за все и быстрым шагом направилась в столовую. Ей не терпелось скорее проверить свою догадку.
Ворон гласности
Эпоха гласности не застала Петра Воронова врасплох. Как только в одной из центральных молодежных газет наметились номенклатурные перестановки, в ЦК ВЛКСМ тут же вспомнили об энергичном руководителе одного из столичных райкомов. Воронова утвердили единогласно, и он с удовольствием пересел в кресло главного редактора одной из молодежных газет. Петр понимал, что всеобщие взгляды сейчас прикованы к прессе, вдруг ставшей, словно по щелчку чьих-то пальцев, смелой и раскованной. Между тем, партийная и комсомольская номенклатура, к которой он еще недавно принадлежал, выглядела стремительно уходящей натурой. Газета «Правда» постепенно стала мишенью для насмешек и анекдотов. Партийные бонзы понимали это не хуже других, но не могли ничего поделать. В душах людей внезапно исчез страх и начало зарождаться какое-то новое, отчаянное веселье, вернулась вера в перемены к лучшему, почти угасшая в сонную брежневскую эпоху.
В должности главного редактора Петр Воронов почувствовал себя, как рыба в воде. Теперь он призывал журналистов "ломать стереотипы" и "смело срывать любые маски". Петр Воронов был по натуре игрок и любил ходить по лезвию ножа, чтобы кровь не застаивалась в жилах и получала очередную порцию адреналина. Такого драйва, как в той молодежке, он не испытывал никогда прежде и был по-настоящему счастлив. Даже женщины, которых он постоянно менял, не способны были дать ему такой драйв и кайф, такое обалденное чувство полноты жизни. Издание каждого номера становилось для главного редактора Воронова испытанием на прочность. Газету внимательно читали и в партийных, и в комсомольских "верхах". Утро Петра обычно начиналось с вызова "на ковер", то бишь, в ЦК ВЛКСМ. Однако, в отличие от прежних времен, теперь это грозило в худшем случае выговором, потому что "наверху" тоже не дураки сидели, они уже поняли, куда ветер дует. Многотысячные митинги с требованием перемен регулярно собирались в столице и других городах-миллионниках. Ораторы говорили без бумажки, ярко и смело, причем нередко опирались на статьи в любимой газете. Журналисты внезапно стали популярнее артистов. Еще бы! Тиражи малозначительного прежде издания, которым нынче руководил Петр Воронов, рванули вверх и перевалили за несколько миллионов. Это была настоящая слава. Это был его триумф.
